— Вы совершенно правы, Владимир Антонович. А потому действовать надо немедленно. Не подбросите меня до управления на вашей адской машине?
— С удовольствием, но ваш костюм неминуемо пострадает.
Боголюбов на несколько секунд замер, видимо, просчитывая реакцию супруги на появление в неподобающем виде, потом махнул рукой:
— До вечера время есть. А младшие чины — очень полезные люди. И полез на заднее сиденье.
На вокзале было людно. Уже смеркалось, и смотрители по всему перрону зажгли фонари. Где-то хрипло кашлял трубами городской духовой оркестр. Вагон второго класса должен был находиться где-то в середине состава. Там, как назло, стояла самая большая толпа. Туда я и принялся пробираться.
Меня узнавали, здоровались, некоторые дамы — очевидно, почтенные вдовы — пытались делать это кокетливо. У некоторых даже получалось. Я улыбался в ответ, здоровался с людьми, по большей части совершенно незнакомыми, отпускал дежурные комплименты дамам и пробирался вперед. В какой-то момент пришлось даже поработать локтями, но в конце концов толпа выплюнула меня на сравнительно пустое место.
Оглядевшись, я заметил невдалеке семейство старшего полицейского инспектора Боголюбова и поспешил засвидетельствовать свое почтение. Поуспокаивал Веру Арсеньевну, польстил её материнскому чувству, вывалив хвалебных отзывов о дочери, завоевал сердце и прочую требуху Боголюбова-младшего, дав ему примерить кепи с гогглами, и переглянулся с самим господином старшим инспектором. Тот кивком дал понять, что имеются некие положительные результаты. Обсуждать их здесь и сейчас было невозможно. Тем более, что совсем уже недалеко раздался гудок паровоза и поезд медленно, выпуская клубы пара, принялся вползать на станцию. Я вместе с Боголюбовыми смотрел в окла медленно проплывающих мимо желтых вагонов второго класса, но не мог отыскать среди пассажиров ни Клейста, ни Анастасию Платоновну.
Наконец, паровоз остановился, лязгнули буфера, и пассажиры принялись выходить из вагонов, выставляя на перрон чемоданы, корзины, шляпные картонки и еще кучу всяческого багажа. Где-то ближе к хвосту поезда, там, где были прицеплены вагоны первого класса, раздались приветственные крики, заиграл оркестр. Что кричат, кого приветствуют, мне слышно не было — оркестр заглушал все слова. Наконец, оркестр умолк и стало слышно, как важный представительный господин произносит хвалебную торжественную речь. Я напряг слух:
— … героев, которые в напряженной борьбе сумели…
Пы-ы-ыххх!
Паровоз выпустил очередное облако пара, заглушив слова господина. Я мельком глянул на семейство Боголюбовых. Они тоже напряженно вслушивались в произносимые важным господином слова. Там или здесь? Здесь или там? Бежать или ждать?
Через толпу пробился мужчина казенного вида. Подошел к Боголюбову, что-то сказал ему на ухо. Тот согласно покивал, И, сделав мне приглашающий жест, подхватил под руку жену, несмотря на сопротивление, поймал за руку сына и вслед за посыльным принялся продвигаться обратно, к зданию вокзала. Я последовал за ним.
У входа в вокзал стояла охрана из полицейских. Боголюбовых узнали и сразу же пропустили. Я же чуть задержался, преодолевая людское море, и вывалился из толпы в тот момент, когда двери за старшим полицейским инспектором уже захлопнулись.
— Не положено, — остановил меня незнакомый усатый городовой. Наверное, его смутили кепи и кожанка.
— Как это не положено? Там мои подчиненные.
— Не положено. А будешь ерепениться — живо в участок наладим.
— А ты старшего позови. Пусть он решает. Или, вон, молодого пошли, пусть разомнется.
— Ишь, всякая сопля мне указывать будет! — пошел на обострение усатый.
— Как знаешь, тебе потом другую службу искать придется. Чай, в полиции служить желающих много.
Этот довод подействовал.