Голод

К тому времени с неба начали падать первые хлопья снега. Детишки, несмотря на усталость, резвились вокруг, ловя языками снежинки.

Все, кроме Доннеров, успешно спустились в котловину, миновав черное, точно тушь, озеро, окруженное россыпями валунов. Вокруг было темно и тихо, как в склепе.

– Здесь ночь и переночуем, – сказал тогда Патрик Брин, однако с тех пор минул уже не один день. Доннеры только-только остались позади, а Патрик Брин уже примерял на себя роль капитана.

Эдди поволокли скромные пожитки в жилище Брина, но Брин выставил их за порог.

– У меня детей больше, а стало быть, нам крыша нужнее, – заявил он.

Тем временем вторую избушку застолбили за собой Мерфи. Кровля ее просела, провалилась внутрь, однако Мерфи подняли ее, подперли и по возможности подлатали, чтобы укрыться от непогоды. Жилища Бринов от их избушки было не видно, и это устраивало всех как нельзя лучше: ополчившиеся друг на друга, Брины с Мерфи уже неделю даже не разговаривали.

Остальным пришлось искать убежище где придется. Грейвсы с Эдди устроились в шатре, растянутом под огромной сосной, и пригласили к себе Маргарет Рид с детьми. Что же до Чарльза Стэнтона, он жил отдельно от всех, разбив шатер у самого края прогалины, обращенного к темной глади горного озера.

Костры по возможности укрыли от снега, разложив их поблизости от избушки и шалашей, и собрались у огня, погреть руки. С тех самых пор снегопад не прекращался. Мало-помалу всех охватило тревожное нетерпение.

Признание Чарльза Стэнтона тоже легло на сердце нелегким грузом. Да, Мэри страстно верила в то, что любит его, но это место казалось слишком неподходящим, не благоприятствующим любви – как тут открыться ему? Для этого еще будет, непременно будет шанс позже. Когда они доберутся до Калифорнии. Или, по крайней мере, когда перевал очистится и они, миновав вон те горы, окажутся на ближайшем ранчо. Путь не так уж далек, а любовь – все равно что прощение, терпелива и глубока. Любовь подождет ее там, на той стороне.

– Завтра попробуем отыскать путь через горы, – сказал Брин, когда все собрались у костра.

Но то же самое он говорил день за днем, каждый вечер, и если буря вскоре не уймется… Что с ними будет тогда, Мэри себе даже не представляла.

Между тем Брин кивнул в сторону горных пиков, прекрасно различимых отсюда еще пару дней назад, но теперь совершенно невидимых. Уж не бредит ли он? Таких густых, обильных снегопадов Мэри за всю жизнь в Иллинойсе не видела еще никогда.

– До утра все постарайтесь как следует выспаться, – напомнил Брин.

Но поутру обнаружилось, что одна из коров обезумела. Поначалу Мэри решила, будто ее страдальческий рев – просто эхо снежной лавины, съехавшей в озеро.

Скотина мычала каждое утро, ревела от голода, требуя зерна, но зерна взять было негде. Держали коров в неровном кольце из уцелевших фургонов, и откопанную из-под снега траву коровы объели дочиста. Есть им сделалось нечего. Изголодавшиеся животные то и дело толкали фургоны в надежде сбежать.

Но вскоре Мэри увидела, в чем дело: на боку одной из коров зияли глубокие открытые раны, будто ночью на нее напала стая волков, однако корова каким-то неведомым образом сумела отбиться. Глаза ее налились кровью, с нижней губы хлопьями свисала пена. Увидев приближающихся людей, корова угрожающе склонила лобастую голову, фыркнула, принялась рыть снег копытом.

– Чего ж добру зря пропадать, – сказал Уильям Эдди и, не откладывая дела в долгий ящик, всадил корове пулю меж глаз.

– Проклятье, Эдди, – ругнулся Патрик Брин, – корова-то моя!

Прочий скот, глухо мыча, подался в стороны. Элеонора Эдди тоненько заскулила.

Корову разделали, разложили большие костры, но Мэри, наряду с многими другими, к угощению даже не притронулась. Увидев, как корова закатывала под лоб глаза, услышав ее безумный рев, она сразу же вспомнила истории о псах и енотах, заражавших укушенных бешенством. Правда, о пораженных бешенством коровах она не слышала никогда, но на авось полагаться не собиралась. Съестных припасов у них еще хватало, и от коровьего мяса она отказалась наотрез.