Голод

22
18
20
22
24
26
28
30

Глава тридцать четвертая

Возле Олдеркрик Доннеры простояли больше недели, и снегопад не прекращался ни на день. Мало-помалу Элите начало чудиться, будто весь мир съежился до величины их шатра под раскидистой кроной огромной ольхи, посреди круга костров. Костры по настоянию Тамсен жгли каждую ночь, отчего снег вокруг них стаял, но за кострищами не осталось ничего, кроме пушистого белого одеяла. Большинство деревьев скрылись под снегом до половины. Тамсен с дядюшкой Джейкобом решили, что для фургонов сугробы слишком уж глубоки, принялись рассуждать, далеко ли смогли бы уйти на снегоступах, кабы они нашлись под рукой, но все эти разговоры обернулись ничем, так как снегоступов с собой захватить никто не додумался.

Так они и застряли посреди неумолимо углубляющегося снега пополам со льдом.

Однако во всех этих снегах, в отдаленности лагеря, угнездившегося среди высоких гор, имелось и нечто хорошее: похоже, мертвым сюда, следом за Элитой, добраться не удалось. Даже мертвым хватило ума не соваться в это проклятое место. Впервые за многие месяцы голова не гудела от обрывков их споров, скверной ругани и бессмысленной болтовни. На смену голосам мертвых явились стоны отца, все еще хворого, лежавшего под грудой одеял у задней стенки шатра, где Тамсен часами хлопотала над ним.

В те дни Элита впервые задумалась, не умрет ли отец. Ясное дело, смерть давно преследовала их по пятам, но так близко еще не подбиралась ни разу. Сейчас она крутилась у самых ног, будто пес-попрошайка, запах смерти пропитал волосы, намертво въелся под ногти. Смерть таилась повсюду вокруг – таилась, ждала.

Подумав об этом, Элита ужасно затосковала по Томасу. Как не хватало ей его улыбки, обращенной к ней, пока никто этого не видит, как не хватало тех поцелуев украдкой, когда им удавалось ненадолго остаться наедине… Теперь их разделяли многие мили снегов, таких глубоких, что в сугроб уйдешь с головой, утонешь в снегу, как камень. Когда им снова удастся увидеться, если удастся вообще?

А еще эти твари, поджидающие в лесу… Кто бы что ни говорил, Элита знала: нападение в котловине ей вовсе не померещилось, загадочные существа явились по их душу, таятся рядом, поджидая удобного случая.

Взрослым не нравилось говорить о них, однако порой, по ночам, разбуженная плачем Тамсен или хрустом снега под сапогами дядюшки за стенкой шатра, Элита вновь убеждалась: враг близко. В такие минуты ей становилось ясно, отчего призрачные голоса не последовали за ней. Им тоже страшно.

Найти сухой хворост становилось все трудней и трудней. Начались разговоры: не пустить ли на дрова фургоны, не попробовать ли свалить дерево? На волов тоже поглядывали все чаще и чаще, так как запасы еды подходили к концу. Трава под снегом имелась, но добывать ее в достаточных для прокорма количествах скотине было не под силу, и вскоре волов ожидала голодная смерть.

– Либо от голода сдохнут, либо этим достанутся, – с горечью сказал дядюшка Джейкоб.

Так называл он тварей из леса, потому что никто не мог точно сказать, что это за существа. Тени. Тени во мраке, и все тут. Как будто самые худшие потаенные страхи обрели плоть, отрастили руки да ноги; как будто демоны, что ни день являвшиеся к Элите в виде призрачных голосов, обернулись кем-то полуживым, чудовищами, пустившимися по следу путников.

Однажды ночью Элита услышала, как тетушка Бетси шепнула мужу:

– Стало быть, здесь мы и умрем?

На это дядя Джейкоб ничего не ответил.

Вскоре после этого и случилась беда. Под вечер, забившись в шатер, прижавшись друг к дружке, все вслушивались в звуки, доносившиеся снаружи – теперь это вошло в обычай. Шестнадцать человек в шатре, обычно служившем укрытием всего-то одной семье – теснота страшная. Согревшиеся в тесноте, тела их воняли потом, и жиром, и прочими выделениями любого живого тела. Воздух сделался спертым. У шатра несли караул, следили за кострами двое возчиков с ружьями.

И вдруг… в шатер явственно поскреблись. Дверь заменяла старая коровья шкура, заслонявшая вход, так что всякий, кто сидел рядом, мерз на жгучем холоде, сочившемся снаружи сквозь щели. Только эта тонкая, потертая шкура и преграждала незваному гостю путь внутрь.

Все подняли взгляды. Тетушка Бетси оборвала песню. Страх принес с собой особый, собственный холод, заморозивший воздух в груди. Отчего же молчат стоящие в карауле?

Возможно, их уже нет в живых.

Элите живо представились растерзанные тела возчиков и обугленные создания с человечьими пальцами, обгладывающие их ребра. И груды кишок, и трепещущие сердца, исходящие паром на белом снегу.

Дядюшка Джейкоб, схватив ружье, щелкнул курком.