Медвежий угол

22
18
20
22
24
26
28
30

– Петер не заходил?

Она покачала головой, подняла брови, молча спрашивая старика: «Ты с ним говорил?» Суне покачал головой.

– Я не знаю, что сказать…

Рамона ничего не говорит. Она слишком хорошо все понимает. Пригласить кого-то на кофе – это просто и сложно в одно и то же время.

– Клуб больше не твоя забота, Суне, – пробормотала она.

– Формально меня еще не уволили, похоже, со всем этим… они обо мне забыли. Но да. Конечно. Это больше не моя забота.

Рамона налила еще виски. Капнула в него кофе. Глубоко вздохнула – о Суне и о себе самой.

– Тогда о чем тут говорить? Старая кляча и дед, кряхтим, кряхтим. Скажи уже прямо, что думаешь.

Суне слегка улыбнулся:

– Ты всегда была хорошим психологом.

– Как все бармены. На нормального ты бы никогда не раскошелился.

– Я скучаю по Хольгеру.

– Только когда я на тебя ору.

Суне расхохотался так громко, что пес аж подскочил. Сердито тявкнул, потом снова принялся за ножку стула.

– На самом деле я скучаю только по тому, как ты орала на Хольгера.

– Я тоже.

Еще виски. Капля кофе. Паузы и воспоминания, несказанные слова и придержанные фразы. Пока Суне наконец не заговорил:

– То, что сделал Кевин, – позор. Чудовищный позор. Но я боюсь за клуб. Он существует уже почти семьдесят лет, но я, черт подери, не уверен, что он доживет до следующего года. Как бы народ, если суд признает мальчишку виновным, не свалил все на хоккей. Злопыхатели всегда найдутся. Вот они обрадуются. И во всем будет виноват хоккей.

Рамона залепила ему пощечину так стремительно и с такой силой, что толстый старичок чуть не упал со стула. А свирепая старушка злобно прошипела:

– Так вот зачем ты пришел? Поговорить об этом? Мужики, твою мать! Вы сами никогда ни в чем не виноваты, да? Когда же вы признаете, что не «хоккей» воспитывает этих мальчишек, а ВЫ! Повсюду, всю жизнь я встречаю мужиков, которые несут всякую чушь, чтобы оправдать собственные провалы. «Религия развязывает войны», «Оружие убивает людей», все это точно такая же чушь!