– Как там у… психотерапевта? Или точнее… у психолога? Какая между ними разница, никак не запомню. Но… я понимаю, ты не хочешь говорить ни со мной, ни со своим папой, но ты просто знай: ты всегда можешь… поговорить.
Мая помешивала ложечкой в чашке. По часовой стрелке, против часовой стрелки, потом наоборот.
– Все нормально, мама. Со мной все нормально.
Как же Мире хотелось поверить в это! Она постаралась, чтобы голос звучал ровно:
– Мы с твоим папой поговорили… Я собираюсь взять поменьше нагрузки, смогу больше быть дома…
– Зачем? – воскликнула Мая.
Мира растерялась:
– Я думала, ты обрадуешься! Если я… буду больше бывать дома?
– Почему меня это должно обрадовать?
Мира заерзала.
– Лапуля, я неважная мать. Я столько занималась своей карьерой, а надо было почаще оставаться с тобой и Лео. Сейчас вашему папе нужно все время отдавать клубу, и…
– Папа и так все время отдает клубу! – перебила Мая.
Мира моргнула.
– Я не хочу, чтобы ты запомнила меня как мать, которой вечно нет дома. Особенно сейчас. Я хочу, чтобы ты чувствовала: у тебя… обычная мама.
Тут Мая отложила ложечку. Перегнулась через стол.
– Мама, прекрати! Я же, блин, охрененно тобой горжусь, понимаешь? У всех просто мамы, а у меня – образец для подражания. Просто мамы говорят детям: вырастешь – и станешь кем захочешь. А ты не говоришь – ты каждый день мне это показываешь своим примером.
– Лапуля, я… – начала Мира, но у нее перехватило дыхание.
Мая вытерла ей слезы и прошептала:
– Мамочка. Это ты меня научила, что мечтать не обязательно. Что можно сразу идти к цели.
Может, Вильям Лит никого увечить не собирался. Есть такая порода людей – им доставляет удовольствие причинять другим боль, но Вильям вряд ли был из их числа. Возможно, однажды и сам он задумается, почему мы становимся такими, какие есть. Или всю жизнь будет искать оправдания жестокости: «Ты его довел». «Ты же знал, что он этого не выносит». «Сам виноват, нарочно нарывался, так и надо!»