Мы против вас

22
18
20
22
24
26
28
30

Здоровяка Вильяма Жанетт отшвырнула в сторону – ему повезло, он узнал учительницу достаточно быстро и успел не врезать и ей тоже. Во взгляде Жанетт пылало бешенство – не учительское, бойцовское. Вильям, хватая ртом воздух и не глядя на Лео, проговорил:

– Он первый начал! Сам напросился!

Всю свою жизнь Жанетт придется стыдиться того, что она сделала в том переходе. Ей не было оправдания. Но события весны – изнасилование, заговор молчания против ученицы школы, где учительствовала Жанетт, вся гнусь города, всплывшая на поверхность, – переполнили Жанетт стыдом и злостью. Не ее одну; злоба охватила весь город. Те же чувства Жанетт видела и в глазах у Лита, только бесили его другие вещи. Наш гнев редко обрушивается на тех, кто его заслужил; чаще достается тем, кто оказался рядом.

– Что ты сказал? – прошипела Жанетт.

– Он сам напросился! – повторил Вильям Лит.

Жанетт пнула его сбоку под колено с такой силой, что Вильям рухнул как подкошенный. Жанетт владела телом в совершенстве, и, едва Лит коснулся земли, снова стояла на обеих ногах как ни в чем не бывало, преспокойная, разве что не насвистывая.

Только когда до нее дошло, что она только что сделала, легкие у нее стянуло узлом. Ее тренер не уставал повторять: «Никогда не теряй контроля. Не позволяй чувствам рулить, Жанетт. Иначе окажешься в заднице!»

Мира безутешно плакала на кухне, уткнувшись в рукав, чтобы не услышала дочь. По ту сторону двери лежала в постели дочь, над ней высилась стена, оклеенная концертными билетами. Дочь тоже плакала, забившись под одеяло, чтобы не услышала мама. Хорошо, что обмануть родителей так просто. Они так хотят, чтобы ты была счастлива, что верят, даже когда ты им врешь.

Мая понимала, что маме и папе нужно снова стать хозяевами собственной жизни, кто как может. Вернуть себе то, что отнял у них Кевин. Чтобы мама почувствовала, что она хорошая мама, чтобы папа спас свой клуб, чтобы оба почувствовали, что у них получилось выстоять, дать сдачи, победить. Чтобы не боялись темноты, иначе им не выжить вместе. Дочь слышала их ссоры, даже бессловесные, видела бокалы на кухне – прежде пару, теперь один. Знала, что отец приходит домой все позже, видела, как он стоит перед дверью и все дольше медлит, прежде чем войти. От ее внимания не укрылся и конверт с приглашением на конференцию – мама так и не спросила, сможет ли туда поехать. Если родители разведутся, оба станут ей говорить, что это не ее вина. Но Мая будет знать: они лгут.

Кевин сломал ее. Но сломались – они.

* * *

Вильям Лит, шатаясь, поднялся.

– Счастье ваше, что я не бью женщин… – просипел он.

– Не советую даже пытаться, – ответила Жанетт, хотя голос разума у нее в голове орал: «ЗАТКНИСЬ, ЖАНЕТТ, ЗАТКНИСЬ И МОЛЧИ!»

– Я, блин, на вас в полицию… – начал было Лит, но Жанетт осведомилась:

– И что ты там скажешь?

Она знала, что ведет себя по-идиотски, но она была рассвирепевшей женщиной в рассвирепевшем городе, где обычные правила больше не действуют. Парни в переходе попятились. Они не бойцы, они толпа, они бывают жесткими, лишь когда перевес на их стороне. Жанетт видела, что Вильям – иной, в нем было что-то, что делало его опаснее других. Может быть, он ушел, потому что боялся забить Лео до смерти. А может, его сознание вытеснило эту страшную мысль, зато нашло оправдание: «Зачем он меня дразнил? Он же знал, что потом будет».

Когда переход опустел, Жанетт склонилась над Лео. Лицо мальчика было в крови, но дышал он ровно; Жанетт поразило, что глаза у него открыты. Спокойные и все осознающие. Вильям топтал его ногами, бил, но кто-то, видимо, придерживал парня – лицо Лео не было разбито в лепешку. Ничего не сломано. Тело покрыто синяками, но их можно скрыть под одеждой – совсем как расчесы, а лицо распухло ровно настолько, чтобы Лео смог вечером соврать маме, что на физкультуре получил мячом по голове.

– Зря вы это сделали, – сказал мальчик учительнице.

– Зря, – согласилась она.

Она истолковала это как беспокойство за нее, но Лео имел в виду другое.