– До первого снега.
– Слишком медленно. – Жоакин вспомнил примитивное устройство лесопилки Траубендагов, работавшей безупречно. – Обойдемся без чудес инженерии, не в обиду Дому Мастеров. Нам нужны самые простые бытовки и навесы для инструментов. Месяц – это максимум. Вы сможете выделить больше работников?
– Заказ есть заказ. Если надо – сделаем, отчего же не сделать. Бывало и сложнее, хоть и давно: однажды при перегоне табуна пришлось за ночь строить загоны, потом разбирать и строить в другом месте из тех же досок! Все по прихоти хозяев…
Жоакин уже хотел было что-то ответить, как дверь в его выстуженный сквозняком кабинет отворилась, и вошла Гуннива, девушка из «Короны», без роду и племени, как он сам. Она была одета в скромное коричневое платье, вышитое черными лентами, и выглядела так, будто только что завершила смену на какой-нибудь типографии или швейной фабрике. Следом за ней появился Леопольд с кожаным саквояжем в руках.
– Я здесь, герр Мейер, – с улыбкой промолвила она. – Вы уже успели соскучиться?
#8. Забытые женщины
«Замок покинутых женщин» – так следовало бы называть Виндхунд. Именно так, забытых и покинутых. Будто над ним висело проклятие, или это феи рассыпали свою вредоносную пыльцу, но все, кто задерживался там надолго, сначала впадали в сонную меланхолию, а после таяли, превращаясь в тени самих себя. Как очарованные принцессы из старинных преданий – каждая в своей башне или хрустальной гробнице, спрятанной за шиповником и терном. Луизу пугала мысль о том, что и она в скором времени застынет печальной фигурой на постаменте и укроется вуалью паутины.
С того августовского утра, когда Антуан покинул дом, Агнесс переменилась. Она уже не была той блистательной принцессой, как в день, когда отец только привез Луизу в Виндхунд; теперь она ходила, точно призрак, и избегала дружеских бесед. Так обе они остались наедине, каждая со своим горем и переживаниями, отводя взгляды при встрече. Все больше и больше Агнесс напоминала Луизе ее мать, Эмилию, которую черная тоска привела к душевному расстройству. Та редко покидала свои окаменевшие покои, а если иногда и выходила под присмотром служанки или двух, то потерянно оглядывалась по сторонам и тихонько звала сыновей. Но те не отвечали.
Несмотря на все усилия, приложенные к уборке замка, вековая пыль пропитала каждую щель и наполняла воздух сухостью и оставляла горьковатый привкус во рту. Луизу поначалу развлекали старина и замысловатость переходов, залов; она видела их словно впервые и была рада заплутать, а после выйти вдруг на уже знакомый балкон, узнать направление по картине. Какое-то время Антуан был ее неуловимым спутником в ежедневных скитаниях. Но им не удалось не то что сблизиться – даже толком поговорить. Каждый раз, когда он замечал приближение Луизы, его лицо искажало отвращение с примесью страха, будто родная сестра виделась ему мерзким насекомым, выползшим на свет из темного угла.
Через какое-то время ей стало ясно, что причина такой замкнутости не в простой нелюбви к обществу, а в разъедающей его болезни. Он боялся ее, боялся слуг, избегал свою супругу. Однажды ночью Луиза проснулась и увидела над собой его лицо с ввалившимися глазами. На следующее утро Агнесс, утешая, поведала ей о том, что на самом деле случилось во время венчания. Сострадание наполнило ее душу, но брат не принимал никаких чувств. Спустя два месяца он уехал, уничтожив в своей королеве последние крохи жизнерадостности.
Начало осени обманчиво прекрасно: его краски даже ярче летних, запахи – сильнее, а солнце порой обжигает не хуже июльского. Луиза всегда с любопытством встречала сентябрь, будто каждый год он сообщал ей что-то новое. Ей было неспокойно в этих стылых комнатах, в этих древних крепостных стенах – в них не было уже и слабого намека на семейное тепло.
Сад поманил ее сусальным золотом листвы и серебром пруда. К пруду вниз по холму вела живописная тропа с природными ступенями из корней двух ив, которые склонились друг к другу и укрывали от взгляда берег. Но не одну Луизу привлекло сегодня это место – там была и Агнесс.
Стоя по пояс в воде, та пыталась дотянуться до водяных лилий, качавшихся на мелкой ряби. Платье отяжелело от воды, затрудняя движение. Наконец ей удалось одной рукой ухватиться за гибкий стебель, а другой поднести к нему садовые ножницы. Со своей добычей она побрела к берегу, еле переставляя ноги. Замерев на месте, Луиза с тревогой наблюдала за ней, боясь спугнуть малейшим шорохом или вздохом, – Агнесс могла поскользнуться или запутаться ногой в прибрежных водорослях.
Агнесс ступила на сухую траву, бережно опустила цветок на расстеленную шаль рядом с альбомом в ветхом переплете и принялась распускать шнуровку на корсаже. Луиза тихо окликнула ее по имени, и та, вскинув голову, встретилась с ней взглядом.
– Сперва я думала, что смогу дотянуться, не замочив юбок, но мне не удалось, – Обычно отстраненное лицо молодой королевы выражало легкую досаду, пока она выпутывалась из одежды. – Теперь буду долго сохнуть. Подойди, присядем, солнце еще так нежно в эти дни.
– Зачем тебе понадобились эти лилии?
– Я нашла занятнейший альбом, «Азбука цветов», это гербарий твоей матери. Смотри, вот ее подпись – «Э. Виндхунд» и виньетка, а чуть ниже – «любезному Фердинанду». К каждому цветку приписано толкование, чтобы с помощью тайных знаков общаться с любимыми. И только лилии здесь нет, одно лишь романтическое описание – «означает бушующие чувства в душе дарящего».
Даже в годы, когда мать была в ясном рассудке, Луиза не могла припомнить хоть раз, чтобы та занималась цветами. Видимо, этот альбом она заполняла до рождения дочери.
– Оказывается, она была так пылко в него влюблена… в каком возрасте герцогиня вышла замуж за твоего отца?
– Думаю, ей было не больше семнадцати. – Луиза попыталась припомнить историю своей семьи, но ей было известно немногое. Даже этот самодельный альбом говорил больше, чем все визиты к матери.