Бесчестье

Петрас вытирает дочиста нож, откладывает его в сторону.

– Он мой родственник, – произносит Петрас с раскатистым «р». – Не могу же я выгнать его из-за того, что случилось.

– Вы говорили, что не знаете его. Вы мне наврали.

Петрас сует в рот трубку, сжимает ее желтоватыми зубами и со свистом втягивает воздух. Затем вынимает трубку и широко улыбается.

– Наврал, – говорит он. – Я вам наврал. – Снова затяжка. – А почему?

– Это вы не меня спрашивайте, Петрас, а себя. Зачем вы врали?

Улыбка исчезает.

– Вы уезжаете, опять возвращаетесь – зачем? – Петрас глядит на него с вызовом. – Работы у вас здесь нет. Вы приезжаете, чтобы позаботиться о вашем ребенке. Вот и я забочусь о моем ребенке.

– Вашем ребенке? Так он, выходит, ваш ребенок, этот Поллукс?

– Да. Он ребенок. Он из моей семьи, из моего народа.

Вот, значит, как. Петрас больше не врет. «Из моего народа». Более прямого ответа не приходится и желать. Ну что ж, а Люси из его народа.

– Вы говорите, это плохо, то, что произошло, – продолжает Петрас. – И я говорю, что плохо. Плохо. Но с этим покончено. – Он вынимает трубку изо рта и с силой тычет чубуком в воздух. – Покончено.

– Да нет, не покончено. И не делайте вид, будто не понимаете, о чем я. Ничего не покончено. Напротив, только начинается. И будет продолжаться еще долгое время после того, как мы с вами умрем.

Петрас задумчиво глядит на него, не притворяясь, что не понял сказанного.

– Мальчик женится на ней, – произносит он наконец. – Женится на Люси, только он пока слишком молод, слишком молод, чтобы жениться. Совсем еще ребенок.

– Опасный ребенок. Юный бандит. Шакаленок.

Петрас не обращает внимания на оскорбления.

– Да, он еще слишком молодой, слишком. Может, когда-нибудь и сможет жениться, но не сейчас. Я женюсь.

– На ком это вы женитесь?

– На Люси.