– Бев тут решительно ни при чем. Могу я приехать?
Он летит в Порт-Элизабет, берет напрокат машину. Два часа спустя он сворачивает с шоссе на ведущий к ферме проселок – к ферме Люси, к ее клочку земли.
Быть может, это и его земля тоже? Он не чувствует связи с нею. Несмотря на все то время, которое он здесь провел, земля эта ощущается им как чужая.
Кое-что здесь успело перемениться. Проволочная изгородь, сооруженная не очень искусно, обозначает ныне границу между владениями Люси и Петраса. На Петрасовой стороне пасутся две тощие телки, дом Петраса воплотился в реальность. Серое, лишенное индивидуальности строение стоит на холме к востоку от старой фермы; по утрам, понимает он, строение это должно отбрасывать длинную тень.
Люси в бесформенной блузе, которая вполне может быть и ночной сорочкой, открывает дверь. Прежнего бодрого выражения, выражения человека, отличающегося крепким здоровьем, как не бывало. Лицо болезненно-бледное, голова не мыта. Люси без всякой сердечности обнимает его.
– Входи, – говорит она. – Я как раз завариваю чай.
Они садятся за кухонный стол. Люси разливает чай, вручает ему пакетик с имбирным печеньем.
– Так что тебе предлагают в Дурбане? – спрашивает она.
– Это может подождать. Я приехал, потому что тревожусь за тебя, Люси. У тебя все в порядке?
– Я беременна.
– Ты – что?
– Беременна.
– От кого? Это с того дня?
– С того дня.
– Не понимаю. Я думал, ты приняла необходимые меры, ты и твой врач.
– Нет.
– Что значит «нет»? Ты хочешь сказать, что просто сидела сложа руки?
– Нет, не сидела. Я приняла все разумные меры, кроме той, на которую ты намекаешь. Аборта я делать не стану. Я не готова еще раз пройти через это.
– Не знал, что ты так к этому относишься. Ты никогда не говорила мне, что не признаешь абортов. Но я, собственно, не об аборте. Я думал, ты принимала оврал.
– Признание тут ни при чем. И я никогда не говорила, что принимаю оврал.