Это была Лена.
— Конечно, Евстигнеева. Держи, — военрук протянул ей повязку и улыбнулся.
Лена подошла к Вите. Глаза ее сверкали странным блеском.
— Поможешь завязать?
Витя едва не поперхнулся.
— К… конечно, — ответил он и с трудом подавив волнение, обернул повязку вокруг ее руки.
— Э! А мне? Где моя повязка⁈ — раздался громкий голос.
Витя обернулся.
Возле военрука, откуда ни возьмись, появился возмущенный Червяков.
— Ты что, курил? — военрук принюхался, но Червяков даже не думал скрыть свою пагубную привычку.
— Это вам показалось, — ответил он, засунув руки в карманы. — Я же не курю, кто вам сказал?
— Что б тебя! — Николай Николаевич протянул ему повязку и парень будто бы, делая услугу военруку, нехотя взял ее.
— Ну вот… Красная Армия всех сильней! Кто тут еще со мной? — он оглядел насупившихся школьников, заметил Лену, на руке которой к тому времени уже красовалась точно такой же знак и, к великому огорчению Вити, направился к ним. — Евстигнеева, Крылов, так мы в одной команде⁈ Какая радость! — он язвительно сморщился, будто хватив какой-то кислятины, однако, наткнувшись на взгляд Давида, насмешливый и откровенно изучающий, тут же осекся.
— А ты чего уставился?
Давид моргнул одним глазом:
— У тебя ширинка расстегнута.
Скулы Червякова напряглись. Всем было понятно, за такую шутку можно и в нос отхватить, несмотря на то что в паре метров стоял военрук, физрук, классная руководительница и целая толпа свидетелей. Он медленно опустил взгляд и покраснел. Видимо, после быстрого перекура за штабом он заодно сходил по-маленькому, а ширинку застегнуть забыл.
— Спасибо, — сквозь зубы процедил Червяков, поспешив ретироваться в сторонку, чтобы заняться замком.
— Все мы люди, — улыбнулся Давид.
Звук хлопнувшей штабной двери заставил их оглянуться. Несмотря на кипучую деятельность военрука по раздаче повязок, сдобренную непременным довольно странным армейским юмором, все они были уверены, что через полчаса максимум неудавшиеся зарничники погрузятся в автобусы и поедут домой. Не будет же руководить игрой сам командир части. Об этом и речи быть не могло.