Сердце гулко билось и ему понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться.
Установив магнитофон «Комета‑209» на кухонном столе, Виктор включил его в сеть, подсоединил колонки, достал старую бобину и, аккуратно пропустив пленку через лентопротяжный механизм, заправил ее в пустую бобину. Пальцы плохо слушались, он боялся что‑нибудь повредить или вообще порвать пленку — но все обошлось.
— Вторая кнопка слева, — повторил он слова продавца, — включение. Смотри не перепутай. Красная кнопка — запись.
Виктор нажал на черную кнопку. Внутри магнитофона что‑то со скрежетом включилось, бобины дернулись — сначала как‑то неохотно, но мгновение спустя, помедлив, они плавно закрутились.
Виктор завороженно смотрел, как пленка перетекает с одного диска на другой. Словно песочные часы — подумал он, — уходит время. И нет никакой возможности его остановить. Хотя бы на мгновение.
Потом он услышал голос.
Хриплый, издалека, словно преодолев толщу в десятки лет — голос раздался из старых колонок и Виктор, несмотря на плохое качество, шипение, потрескивание, тут же узнал этот голос. Это был он сам.
— Папа… а что это? Что это за штука?
В ответ послышался незнакомый, но какой‑то удивительно родной голос.
— Вить, это магнитофон! Папка скоро уезжает, я решил записать на память… Возьму с собой, чтобы тебя слышать и маму… Скажи что‑нибудь! Вот сюда, видишь эту штуку? Это микрофон…
Слезы выступили на глазах Виктора.
— Папа… — прошептал он. — Папочка… — он приник ухом к колонке, стараясь не упустить ни звука.
— Меня зовут Витя, — услышал он снова свой голос. — А это мой папа, самый лучший папа в мире! Скоро он поедет защищать нашу Родину в…
— Афганистан, — подсказал папа и рассмеялся густым, сочным баском.
Господи, — подумал Виктор. — Почему я этого не помню? Какой это может быть год? Восемьдесят четвертый? Да, скорее всего…
Потом он рассказал, что учится во втором классе, что у него самая красивая мама, что он хотел бы братика и сестричку и мама обещала, когда приедет папа, что на каникулы он поедет к бабушке в Прохоровку и что, конечно, очень сильно будет ждать папу.
Слезы текли из глаз Виктора — капали на кухонный стол, и он не мог их унять. Прошлое ворвалось в настоящее, и прошлое это было удивительно прекрасное, живое, настоящее, доброе — прошлое, в котором все были живы и все было хорошо и впереди было ясное безоблачное небо и огромная интересная жизнь…
Потом голос пропал. Раздался сильный треск, какой‑то разряд заставил его отпрянуть от колонки — уху стало больно.
Виктор хотел было уже выключить магнитофон, когда он снова услышал голос.
Изменившийся, повзрослевший, грустный голос.