Весь день! — подумал он. — У меня есть весь день, чтобы…
Мигом подскочил он к заветному шкафу, распахнул дверцы… и сердце его замерло. Магнитофона не было на месте.
Шкаф был таким большим, что, возможно… он просто его не заметил. Обшарив всю нижнюю полку, Витя почувствовал, как на глаза навернулись слезы.
— Нет, не может быть… — вырывалось у него. — Мама все‑таки заметила… она… она как‑то сказала, что нужно сдать магнитофон в комиссионку…
От ужаса Витя почувствовал тупую ноющую боль, разлившуюся по всему животу — кортизол, гормон стресса сковал его волю, в мгновение ока превратив в беспомощного маленького мальчика.
Размазывая слезы, он заглянул во все углы небольшой двухкомнатной квартиры — отодвинул шторы, проверил подоконники, пошарил в чулане, заглянул в санузел и даже нырнул под кровать. Пусто! Бобины, которые он складывал в нижний ящик шкафа, тоже пропали. Та самая бобина, на которой он услышал странный голос — исчезла.
Почувствовав какое‑то странное опустошение, будто бы его предали, Витя напялил тапки и вышел на лестничную клетку.
— Только бы она была дома… только бы она была дома, — повторял он как заклинание.
— Витя? Что случилось? — Тетя Оля, открывшая дверь, всплеснула руками.
Он едва не разрыдался на пороге.
— Тетя Оля! Можно… можно мне позвонить… маме?
— Господи… что случилось?
Она посторонилась, впуская его в квартиру.
От слез он практически ничего не видел — только желтый корпус телефона, диск и трубку.
Он набрал номер.
Мама работала экономистом в прачечном комбинате и в отделе телефон был только у начальника.
— Прачечный комбинат, Косенков слушает.
От волнения Витя забыл, что нужно сказать и кого позвать.
— Алло, — повторил требовательный мужской голос. — Говорите!
Заикаясь, Витя выпалил: