Бульдог Драммонд

– Мы оба не дети, Мэри. – Его тихие, размеренные слова не смолкали. – Мы знаем достаточно, чтобы не обращать внимания на крылатые фразы вроде той, что говорит, будто бы весь мир можно потерять ради любви. Это не так, и никто, кроме дурака, не подумал бы, что это так. И если ты пойдешь со мной, этого не будет – просто все изменится, вот и все. Но это будет большая перемена: вот что я хочу донести до тебя.

А затем, наконец, заговорила Мэри:

– Я понимаю, что это будет большая перемена, Майлз. Ты действительно думаешь, что это имеет значение?

Я понимаю, что жизнь там будет отличаться от всего этого. Ты действительно думаешь, что меня это беспокоит? Дорогой, меня заставили колебаться не какие-то материальные изменения в окружающей обстановке – это было что-то гораздо более важное и фундаментальное. Я не собираюсь смягчать свои слова: ты привлек меня с первой нашей встречи. Но моей самой большой проблемой были попытки понять, было ли это только влечением. Если так, то я была бы дурой, если бы пошла за тобой. Это важное решение, как ты и сказал, безвозвратное, и принимать его из-за мимолетной прихоти было бы безумием. Но вчера вечером, когда Джон сказал, как он поступил с тобой, я знала, что это не прихоть, с абсолютной уверенностью. Все мои инстинкты и мысли потянулись на твою сторону. Я никогда не любила Джона, а теперь он мне определенно неприятен.

– Этого недостаточно, Мэри, – серьезно сказал Стэндиш. – Я не хочу, чтобы ты ехала со мной, потому что тебе не нравится Джон, я хочу, чтобы ты ехала со мной, потому что ты любишь меня.

– Майзл, дорогой…

Я едва расслышал эти последние слова, так тихо они были произнесены. А потом наступило молчание. Я мог представить себе, как они смотрят друг другу в глаза: смотрят на неведомый путь, по которому им предстояло идти вместе. И слегка ослепленный этим зрелищем, я повернулся и ушел. Дело было решено: выбор был сделан. Хорошо это или плохо, но Мэри собиралась уехать с Майлзом Стэндишем.

– Билл, что с тобой? Ты болен?

Я с усилием взял себя в руки: Филлис Данкертон смотрела на меня с изумлением на лице.

– Ничуть, – ответил я. – С чего бы мне быть больным?

– Дружище, – беспечно произнесла она, – я отчасти ответственна за пузо Питера, но о вашем речь не веду. Я не знаю, почему вы должны быть больны, но вы выглядите именно так. Между прочим, я видела, как два наших пестрых голубка держали путь в бильярдную. Интересно, важное решение уже принято?

Я ничего не сказал: чувствовал, что больше не могу выносить этого беспокойства. Филлис Данкертон хороша в малых дозах, но бывают моменты, когда она просто сводит с ума. Поэтому я сделал какое-то дурацкое замечание и покинул ее, смутно сознавая, что на ее лицо вернулся удивленный вид. Хотя какое, черт возьми, все это имело значение? Разве что-нибудь имело значение, кроме того, что Мэри уезжает с Майлзом Стэндишем?

Теперь уже ничто не могло изменить этого факта: они оба были не из тех людей, кто меняет свое решение после того, как оно принято. И в тот вечер за обедом я поймал себя на том, что с любопытством наблюдаю за ними. Оба были более молчаливее, чем обычно, чему едва ли стоило удивляться. А Джон Сомервиль, которому, очевидно, еще ничего не сказали, переводил взгляд с одного из них на другого.

В том, что ему скажут, я был уверен. Идея сбежать тайком не привлекла бы ни Мэри, ни Стэндиша: это были люди не такого сорта. Но будет ли это сделано после обеда или отложено на следующий день? Или Майлз пойдет обычным ходом событий, предоставив Мэри сообщать новости Джону?

Точка была поставлена после обеда. Джон Сомервиль ушел в свою комнату писать письма, и внезапно я заметил, как Стэндиш многозначительно взглянул на Мэри. А затем он с быстрым кивком вышел из комнаты. – Как насчет прогулки, Кэнфорд? – предложил молодой Меррик, и я машинально встал. Почему бы и нет?

– Меня поражает, – заметил мой спутник доверительно, когда мы оказались вне пределов слышимости, – эта слегка мрачная и унылая атмосфера в старом родовом поместье. Лица Сомервиля за обедом было достаточно, чтобы масло прогоркло. И Стэндиш, кажется, довольно сильно изменился в эти последние дни.

– Когда мужчина, – заметил я, – влюблен в чужую жену, а ее муж узнает об этом, это не способствует праздничной атмосфере в доме.

Меррик остановился как вкопанный и уставился на меня.

– Господи! – пробормотал он. – Так вот в чем проблема, да? Что ж, будь я проклят. Я этого совсем не замечал. Но прекрасно знаю, кого из этих двоих я бы выбрал. Наш хозяин, хоть я и пользуюсь его гостеприимством, мне не очень нравится.

– Может быть, и нет, – коротко ответил я. – Но так случилось, что именно он – муж нашей хозяйки.