Охота на Волколака

22
18
20
22
24
26
28
30

Уснуть не мог, ворочался, кричал. Приходилось нам с Глашей, а порой и Инессе Ивановне, сидеть у его постели. Но детство оно такое… все быстро забылось. Зато балованным стал сверх всякой меры.

– Софья Алексеевна, почту принесли, – всучил он мне два толстых, белых конверта. – Ежели не жалко пятак, я почтарю передам.

– Точно передашь или себе оставишь? – хитро прищурилась я.

Тишка расплылся в кривоватой мальчишеской ухмылке.

– Да уж копеечкой поделюсь, не обижу.

Рассмеявшись, стащила с него шапку и потрепала по мокрым от пота волосам.

– Вот оболтус, с Инессы Ивановны утром гривенник стряс, с меня пятак. Разоримся и не заметим.

– А вы, барышня, не думайте, то не на левашники [1] с кренделями. Я Глашке на обувку новенькую коплю.

– Помогу я тебе с подарком, – махнула я рукой, направляюсь в свою комнату. – В воскресенье в обувную лавку съездим.

Закрыв за собой дверь, я бросила конверты на стол и принялась стаскивать с себя дорожное платье. Оставшись в одной сорочке, распростерла руки и упала спиной на кровать.

После того, как темной ночью, две недели назад, все три призрака испарились в серой кладбищенской дымке, в нашем доме воцарилась небывалая тишина. Никто не выл над головой, не подглядывал за переодеваниями. Не приходилось угрожать, сотрясая кулаками воздух или гонять особо любопытных метлой.

Одним словом – скучно сделалось. А может и не в призраках дело, но в том, что мне вот уже две недели абсолютно нечем заняться? Чтобы не крутиться под ногами у пристава, я осаждала холодную, где всем заправлял Поль Маратович и, вместе с медицинским экспертом, ради выяснения причин смерти, вскрывала безжизненные тела.

Тетушка с Гордеем моих стремлений не понимали. Но если первая предпочитала молча поджимать губы, второй вчера не выдержал. Довез вечером до дома и велел утром не появляться. Мол, ждите к ужину с официальным визитом.

И что это значит?

Просить руки и сердца собрался? Визит вежливости совершить хочет? Или официальное знакомство с моей родней? Поди угадай. Из него же клещами слова не вытянуть.

Все в себе держит, и только глазами хитро сверкает. Если раньше я легко могла в лоб задать вопрос, даже пошутить, то поцелуй все изменил. Каждое его прикосновение, каждый взгляд делали из меня натянутую струну. Малейшее волнение – и она лопнет.

В обществе Гордея я краснела, как школьница, прятала глаза. А он, наоборот, стал как-то более спокоен. Будто убедившись в чем-то, все для себя решил.

А если это будет предложение, что я отвечу? Впрочем, разве у меня есть выбор?

С губ сорвался смешок.

Я все тоже для себя решила. Еще там, на кладбище. Когда, закончив меня целовать, пристав на руках отнес меня в сторожку. А затем, велев сжавшемуся от страха Тишке за мной приглядывать и никуда не выпускать, запер дверь и ушел в ночь искать на дороге экипаж. И ведь нашел. Довольно быстро. Погрузил нас с мальцом и первым делом отвез домой.