Охота на Волколака

22
18
20
22
24
26
28
30

– Был, и нет, – с трудом, по стеночке, поднялась девушка. – Я к ужину утку пекла. Отвлеклась, его и след простыл. По первой думала, с приятелями во дворе в снежки кидается. Вышла поискать, да нет его там. Токмо у порогу конверт лежал, а в нем письмецо…

Она залезла в карман домашней юбки и достала скомканную, пропитанную горькими слезами записку, писанную до того корявым почерком, с кучей ошибок, что с трудом разобрать поплывшие буквы:

«Софьи Алексевне Лидинцовой,

Жду васъ нынчи в полночъ на Курякинскомъ клатбище, у заброшной старошки. Преведети кого, мальцу не жыть».

За свою недолгую жизнь я прочла достаточно книг, видела немало фильмов и сериалов. Так вот, если им верить, то человека, приглашенного ради разговора на кладбище, в десяти случаях из десяти ждала неминуемая смерть.

Но если ослушаюсь и останусь дома – пострадает Тишка. Паренек, которого я считала полноценным членом своей семьи. Значит, надо ехать. Но, естественно, не одной. Захвачу с собой Гордея, он-то точно не откажет. И тетушка успокоилась, стоило мне сообщить ей, что никуда я в одиночестве не поеду. Передам записку приставу, а сама дождусь его в участке.

С участком пришлось приврать, иначе никуда бы меня не отпустили. Изобразили бы сердечный пристав, утопили бы в слезах. А так, оставила ее заботиться о несчастной Глаше, а сама, не переодеваясь после оперы, выскочила на улицу и поймала первый, попавший в поле зрения экипаж.

Всю дорогу до Мещанской я переживала, надеясь застать Гордея на службе. Шансов мало, все же ночь за окном. Но имея представление, какой он неисправимый трудоголик, один да есть. Конечно, знай я домашний адрес, отправилась бы первым делом туда. Но известна мне была только улица и расположение доходного дома, в котором квартировал пристав. Не бегать же, искать с фонарями, перебудив всех соседей. Время не терпит. До полуночи всего ничего.

Увидев горевшую в окне участка одинокую свечу, я выдохнула с облегчением, вылезла из экипажа, распрощалась с полтинником и бросилась к крыльцу. Дернула на себя дверь. Та со скрипом поддалась. В лицо дунул жар от натопленной печи.

В приемном отделении было пусто. Лишь за одним из казенных столов из древесной стружки, мирно посапывал мужчина. Разглядев благодаря отбрасываемому почти истлевшей свечой свету знакомую форму и черты лица, я осторожно, на цыпочках, приблизилась.

Кажется, я впервые видела Гордея таким умиротворенным. Пока отчеты писал и рапорты просматривал, устал, поди. Вон как лицо осунулось, круги темные под глазами. Рука не поднималась его разбудить.

Наклонившись, я потянулась и убрала со лба непослушную прядь. Что-то почувствовав, Ермаков встрепенулся и схватил мое запястье.

– Софья Алексеевна? – прошептал он хриплым, спросонья, голосом. – Это сон?

На моем лице расплылась дурацкая улыбка.

– И часто я вам снюсь, Гордей Назарович?

Вместо того чтобы ответить, он выпустил мою руку и смущенно отвел глаза. Затем тряхнул головой, прогоняя остатки дрёмы. Поднялся, уступая мне стул. Взглянул на висевший на стене маятник.

– Что привело вас в такой час? – нахмурился интересуясь. – Случилось чего? Не прикорни я, вы б меня и не застали. Ежели по циркачам, то в я в письме все изложил…

– Нет, господин пристав, – покачала я головой. – Я к вам по другому делу. У нас горе… Тишка пропал. На крыльце оставили это… – Я достала из кармана полушубка скомканную записку и протянула ему. – Не знала, к кому еще можно обратиться. Подумала, вы не оставите нас в беде и захотите помочь.

– Верно вы подумали, Софья Алексеевна, – пристав вчитывался в текст несколько раз. Поджимая губы и хмуря лоб. Затем поднял на меня нечитаемый взгляд. – Подозреваете кого?

Я пожала плечами.