Мурта отдал матери Винтона все свои деньги. Он заплатит ей, чтобы она чувствовала себя комфортно, – он представил это как страховку и, кроме того, сделал ее своим наследником. Помните, он был героем, который медленно возвращал зрение ее сыну. Винтон знал, чего добивался Мурта. Он знал о работе Леба и Каррела. Если сердце может продолжать биться в колбе годами, почему бы мозгу не думать вечно? В этом плане не было ничего невозможного. Как сможет он общаться? Это было просто – он знал азбуку Морзе, и Мурта решил проблему эфферентных импульсов. Он должен доверять ученому, чтобы тот выполнил свое обещание о деньгах. А если юноша откажется, ему суждено стать обузой для бедной матери. Я хорошо знал, что страховые полисы содержат «оговорки о самоубийстве» – мужчины, как известно, убивают себя, чтобы получить деньги для кого-то столь дорогого, как эта мать для ее мальчика. Я не был удивлен, услышав, что он сказал «Да».
Мурта сам был анестезиологом. Он установил операционный стол под светом, вытащил восковую голову (с готовой и ожидающей полостью в форме мозга) и поставил ее возле стола. Хладнокровно подключил систему, подающую очищающие, питательные жидкости в восковую полость, подготовил катушки подогрева и капиллярные трубки, выполнил все электрические подключения и применил эфирный конус. Череп юноши был проломлен, и Мурта резал вдоль пролома. Он мастерски отсоединил спинной мозг. Вероятно, в волнении он забыл, что делает; но до наступления ночи Винтон из доброго, привычного жилища из плоти и крови переселился в то неподвижное мертвое тело из воска и стали, которое никогда не предназначалось для того, чтобы удерживать хрупкий живой дух. Закончив, Мурта без сил рухнул в кресло. Он проспал всю ночь в том самом кресле, где теперь сидел я.
Его сны были ужасны; но утром он взял себя в руки и заставил себя выполнять обычные обязанности врача, сообщающего о смерти. Его свидетельство было принято без вопросов из-за его связи с университетом, хотя он не был известен как медик, а лишь как преподаватель. Затем он позвонил матери и сообщил новости, как друг и врач ее сына. Он соврал о страховке и добросовестно осуществил обещанный обман. Он оставил ей чек и обещание еще больших денег. Вероятно, она так и не заметила, что это был личный чек в местном банке. Вернувшись в свои комнаты, Мурта написал завещание в ее пользу, засвидетельствовал его и уставился в новое восковое лицо Винтона.
Страшные сообщения от пересаженного мозга
ВНЕЗАПНО ТЕЛЕГРАФНЫЙ КЛЮЧ начал стучать – слабой, шаткой, неуверенной морзянкой, но достаточно ясной, чтобы ее можно было безошибочно определить. Винтон был там, живой!
Мурта не мог сказать, что это значит. Он не знал кода. Он с бесконечной тщательностью записывал точки и тире в течение долгого времени, и, закрыв ключ, бросился покупать кодовую книгу. Остаток дня он потратил на перевод сообщения.
И чего там только не было! Проклятия, молитвы, просьбы, длинные отрывки бессвязных мыслей, цитаты из стихов мальчика и свидетельство частого бреда! Это было ужасно (я использую слово Мурты). Его ужас усиливался, и он часто выпрыгивал из-за стола, только чтобы вернуться и снова погрузиться в работу. Очень скоро он выучил азбуку Морзе и мог читать целые предложения. Временами он не мог больше терпеть и бежал, бродил по улицам, борясь за собственное здравомыслие и душевное равновесие. Но всегда, неизбежно и неотвратимо, он возвращался в роковую лабораторию.
Однако в тот первый день, когда он снова открыл дверь, ужасный металлический голос, казалось, изрек ему приговор на неведомом грозном языке точек и тире. На этот раз Мурта расшифровывал послание постепенно, несколько предложений за один раз – и они были как прежде. Изменения в положении и температуре головы – успокаивающие или даже наркотические растворы не давали облегчения. В промежутках между «приступами» здравомыслия Винтон жаловался на то, что его пытали. Он оплакивал свою беспомощность. Прошли дни… недели… месяцы. Коллеги, привыкшие считать Мурту одиноким, стали замечать странности в его поведении, а некоторые даже предлагали помощь. Но Мурта отшатнулся от них. Он стал изможденным, не мог ни есть, ни спать, – одинаково мучился в своей лаборатории или вдали от нее, находился на грани безумия со своим ужасным гостем. Я думаю, что… Плавные восковые черты лица, должно быть, были хуже всего.
Только одна мысль поддерживала Мурту и не позволяла ему покончить с собой – он ждал моего возвращения. Он надеялся, что я каким-то образом решу проблему.
Разговор с мертвым Винтоном
МУРТА ВСТАЛ И повел меня в лабораторию. Аппарат стоял у стены. Его венчала восковая голова, из которой провода, капилляры и трубки вели наружу. Мурта подошел и поднял макушку головы, так что я увидел мягкую серую массу внутри. Я отвернулся. Восковая крышка с хорошо расчесанными волосами закрылась. Я вытер лоб, который был холодным и мокрым.
Мурта положил телефонную трубку с речью в мою руку, и я хрипло спросил:
– Винтон, тебе больно? Что я могу сделать для тебя?
Телеграф застучал, и Мурта тихо начал перевод:
– Слава богу, что вы пришли. Он обещал освободить меня, когда вы появитесь. Это место ужаснее, чем вы можете себе представить. Освободите меня. Убейте меня или дай ему убить меня. Сейчас… Сейчас… Сейчас… Сейчас… Сейчас… Сейчас…
Пока мертвец говорил, ученый записывал слова. Позже я узнал, что у него было записано каждое слово, которое передал телеграфный ключ – самое жестокое обвинение, которое когда-либо писал о себе любой человек. Он все еще был ученым, несмотря на все странные действия, которые по привычке он все еще считал своим великим экспериментом. Никакие эмоции не могли полностью вытряхнуть его из его старого «я». Все это ошеломило меня. Я попытался представить, каково это, оказаться свободным разумом, лишенным послушной оболочки из мяса и костей. Я пытался понять человека, чья страсть к работе, чьи любопытство и черствость, чья жестокость (а чем это было?) могли позволить ему так использовать этого юношу и удерживать его в таком состоянии. Это было слишком.
– Он просит меня подумать! – продолжал мозг. – Как я могу думать? Прежде чем поместить меня сюда, он сказал мне, что в моем теле я должен страдать, страдать невообразимо. Я страдаю, я страдал, поэтому я не могу думать. Он дьявол! Пусть убьет меня.
Буквы спутались в бессмысленную мешанину.
Тогда я пришел в себя.
– Закончи то, что начал! – сказал я Мурту. – Убей его!