Утром, и потом, в течение этого и следующих дней, Тварь никак не проявляла себя. И у людей появилась надежда, что она потеряла к ним интерес. Может, отправилась в другие места или вовсе вернулась в свой ледяной космос. Позади остались мили и мили тяжкого водного пути, а примерно через неделю они должны были бы добраться до железной дороги. Огонь снова разгорался и грел, горячая пища и крепкий чай чудесным образом повышали настроение. Правда, в реке пропала рыба…
– Нет, это феноменально! – заявил на одном из полуденных привалов профессор. Он вновь, как и в былые времена рассуждал рационально и здраво. – Яндрон, вы обратили внимание на то, что мы уже довольно давно не сталкивались с местной фауной?
Геолог молча кивнул. Он отметил эту странность некоторое время назад, но обсуждать ее не решался.
– И в самом деле! – подхватил Марр, с удовольствием раскуривая трубку. – Ни ондатры, ни бобра. И, вот дела, ни белки, ни птицы!
– Более того, – добавил профессор, – пропали гнус и комары.
Яндрон вдруг с удивлением поймал себя на том, что даже порадовался бы появлению этих кровопийц.
После обеда у журналиста внезапно испортилось настроение: он помрачнел и начал костерить на чем свет стоит и проводников, и течение, и груз, и вообще все на свете. Профессор казался куда более веселым. Вивиан жаловалась на мучительную головную боль. Яндрон достал из аптечки последние таблетки аспирина и, передавая их девушке, нежно сжал ее ладонь:
– Мы выберемся. Правда! Ваша жизнь – самая большая ценность для меня. И я буду ее защищать.
Вивиан долго смотрела ему в лицо, а потом глаза ее наполнились слезами. И Яндрон ощутил ответное пожатие маленькой твердой руки. Наверное, никогда еще не были они так близки, как теперь, перед надвигающейся катастрофой.
На другой день, а может, и сутки спустя (они уже потеряли счет времени) путники добрались до заброшенного лагеря лесорубов. Нет, пожалуй, минуло больше двух дней, поскольку остались только табак, кофе, мясные кубики, галеты и воспоминания о беконе. Исчезновение дичи и рыбы сказалось на содержимом экспедиционных рюкзаков самым отвратительным образом. В общем, в тот несчетный день все четверо страдали от странной, опоясывающей мозг, пульсирующей головной боли. Профессор считал, что виной тому слишком яркое солнце, Вивиан видела причины в сильном ветре и блеске взбаламученной воды, а Марр проклинал жару. Яндрона эти жалобы озадачивали: погода стояла тихая, прохладная и пасмурная, а течение реки сильно ослабело.
Они выволокли каноэ на полусгнивший причал из еловых бревен и осмотрели брошенный лагерь. Вырубка, частично заросшая молодыми тополями, кленами и березками, производила мрачное впечатление. Бревенчатые домишки, типичные для этой части страны, покосились, рубероид на крышах явно знавал лучшие времена. Скорее всего, этот поселок забросили много лет назад. Даже пандус, по которому бревна скатывали в реку, почти полностью сгнил.
– Что-то я не понимаю, – воскликнул Марр. – Бревна же сплавляют вниз, по течению. То есть к заливу Гудзона. – И он указал направление. – Но там же никто не торгует ни елью, ни мягкой древесиной.
– Вы допускаете серьезную ошибку! – возразил профессор. – Всякому дураку ясно, что эта река течет совсем в другую сторону. И сброшенные в нее бревна попадали прямо в залив Святого Лаврентия!
– Почему же тогда, – спросила Вивиан, – мы не можем отложить весла и плыть к цивилизации по течению?
– Но ведь мы так и поступаем! – рассерженно заявил профессор. – Возмутительно, что я должен объяснять очевидные вещи!
Он отвернулся и зашагал прочь.
– А ведь он прав, – задумчиво проговорил журналист. – Я еще пару дней назад, когда солнце передвинулось, обратил на это внимание…
– Как это: «солнце передвинулось»? – заинтересовался Яндрон.
– А вы не заметили?
– Но солнце не появлялось, по крайней мере, уже два дня!