Рабочие собрались почти все, сидели на бревнах молча — ветрено, продувно на реке.
— Здорово ночевали, мужики! — весело крикнул Романов. Ему было тяжело видеть измотанных за последние дни сплавщиков, их угрюмые, одеревенелые на ветру лица.
— Как ночевали — того не видали… — усмехнулся Андрюха и сладко зевнул в рукавицу. — Наполоскаешься за день в воде да накидаешься тюльки — спится без просыпу!
Один Костя Кимяев и заметил фоминских девчат. Подскочил, грудь в грязной брезентовой робе выпятил и громко закидал встречных словами:
— Передовому колхозному крестьянству… Привет! Что, девочки-припевочки… Железяку на столбяку, а?! Если вы насчет женишков, то у нас в этим про-осто: каждой хоть по сто… Вон они, гаврики! Как петушки на жердочке, ка-аждому крути голову… До встречи у фонтана!
«Ну, чешет Кимяев! Будто негласно вызвался помогать начальнику поднимать настрой у людей. Вот так, легко, походя, а главное, в нужную минуту, подденет, растормошит шуткой, и, глядишь, тверже шагают работяги к Чулыму, крепче берутся за березу. Хоть приплачивай парню за балагурство…»
А бригадир Швора докладывал:
— Нынче трое остались дома. Маруську Ананьеву снова лихоманка трясет. Павел Козловский обезножел вконец, а у Яши Владимирова тоже с ногой история — опять седальный нерв взыграл. Не климатит сегоды сентябрь…
Начальник тер озябшие, покрасневшие на ветру руки. Он совсем забыл о рукавицах, что торчали из кармана фуфайки.
— Ты пошли кого-нибудь в бор. А нарубят еловой лапы, чтоб на конном свалить. И объяви: пусть пользуются, кому надо. Я и сам собираюсь парить руки. Совсем утильные стали, мозжат ночами — беда… Слушай, Саня… Я подумал вчера вот о чем. Может, откроем спирт? Берег я его к зачистке… Ничего, пожмется Иванов, да еще подкинет литраж. Вечерами — всем по сто грамм!
— Вот это прика-аз! — просиял своим чернявым лицом Швора и затрусил к воде. Хватчики его уже усаживались в лодки.
С высокого, холодного яра на своих коротких ногах скатывался к Боровой Пайгин с девчатами. Мужик что-то хотел сказать, по Романов опередил его:
— И эти вырядились в штаны. И сапоги смазали — молодцы. Люблю, когда дегтем пахнет — наш, лесной дух! Значит, надоело на берегу, в воде побулькаться захотели…
— То и штаны напялили, — махнул рукой Пайгин и подергал себя за полы фуфайки. — Тихон Иванович… Хошь не хошь, а снимай с воротушки и посылай на тюльку. Вчера кружались, кружались возле «пьяной бабы», все жилы повытянули, а проку ни шиша! Совсем закидало плитки песком. Кой-как одну и выдернули.
Тихон непритворно вздохнул:
— Да знаю! Видел, что упирались без толку. Раз так — ступайте на реку. Лодки только беречь!
Пайгин не уходит, мнется возле начальника. Наконец поднимает свои заботные глаза.
— Со сплотки-то седни всех ты снял… Как же мы со своей-то матой?
— У нас не береза! Поднажмем, отправим до ледостава лес.
…Лоцман Бекасов, по обыкновению, ходил степенно, враскачь и сильно махал руками. Поглядеть — от комарья отмахивается мужик. В больших сапогах — Тихон свои запасные отдал — торжественно сошел с яра вниз.
ebooksa