— Понятно. И только-то?
Она с усмешкой повела глазами по траве.
— Я как-то не думала, что вы будете задавать такие вопросы.
— Я и не собирался. Сами напрашиваетесь.
Она с удивлением глянула на него, как бы не ожидая такой прямоты, потом неопределенно улыбнулась. Он сказал:
— Факты все налицо. Осталось узнать, как о нем думали.
— Не о нем. Об их жизни.
— Друг ваш выразился иначе: лицедействе.
— Да они же не притворялись. Они ведь такие и есть.
— Вы не против, если я сниму галстук?
— Пожалуйста. Ради бога.
— Весь день мечтал о воде.
— И я.
— Ну вот и вода, хоть купайся нагишом.
Они проходили мимо женской купальни, заслоненной деревьями и кустарником. Он бегло улыбнулся ей, скатывая галстук:
— Только подглядывают.
— А вы откуда знаете?
— Служил постовым неподалеку. Хэверсток-Хилл — бывали?
Она кивнула, и он подумал, до чего же хорошо обходиться без околичностей, говорить напрямик, что думаешь и что знаешь, жить нынешним днем, а не полувековой давностью; хорошо, когда за тебя высказывают то, что ты сам не берешься выразить. Ему тоже не очень-то нравился Филдинг и совсем не нравился его образ жизни. Вот так. Ленишься думать, ловишься на подсказку, впитываешь глазами дурманящие цвета воскресных газетных приложений, соглашаешься со старшими, подчиняешься профессии — и совсем забываешь, что есть и независимые люди с незамутненным сознанием, которым все это не застит глаза и которые не боятся…
Вдруг она спросила: