— А правда, что полицейские там избивают стариков за непростительное любопытство?
Он словно ударился оземь; и постарался не выдать сотрясения — сильного и неожиданного, точно охотился за пешкой и вдруг подставил под удар короля.
— Не знаю, может быть. — Она бродила взглядом по траве. Через секунду-другую он добавил: — Лично я их чаем угощал. — Однако пауза уже сломала ритм общения.
— Простите, я зря это спросила. — Она искоса поглядела на него. — У вас не очень-то полицейский вид.
— Ничего, нам не привыкать.
— Мне когда-то рассказывали. Простите, я не хотела… — Она встряхнула головой.
— Да все в порядке, обычный вопрос насчет превышения мер.
— И я вас прервала.
Он закинул куртку за спину и расстегнул рубашку.
— Сейчас мы пытаемся выяснить, не опостылела ли такая жизнь ему самому. Ваш друг сообщил мне, что у отца его не хватило бы смелости… ни смелости, ни воображения на что-нибудь другое.
— Питер так сказал?
— Слово в слово.
Она помедлила с ответом.
— Иногда казалось, что он вовсе не здесь, понимаете? Будто сам себя изображает и сам это видит со стороны.
— Еще что казалось?
Такая же пауза.
— Опасный — не то слово, но такой… чересчур сдержанный. Может, лучше сказать — одержимый? То есть если он себе что-нибудь докажет, другие не разубедят. — Она укоризненно хлопнула себя по виску. — А, все я не так говорю. Странно только, что Питер…
— Не отвлекайтесь.
— Ну, в нем была какая-то внутренняя твердость, напряжение, жесткость, что ли, такая. Нет, смелости бы хватило. И нездешний вид, будто он сам себе чужой. И воображения тоже. — Она состроила гримасу. — Привет от детектива-любителя.
— Нет-нет, очень любопытно. А в последний вечер? Тоже нездешний вид?