Чародей

О последующих событиях я повествую только по собственным воспоминаниям, ибо писем от Чипс к Барбаре Хепуорт, ее подруге и источнику вдохновения Эмили Рейвен-Харт, больше не было. Дама Барбара погибла при пожаре в студии, и переписка закончилась.

Но история на этом не кончается. Она тянулась еще более десяти лет. И лишь в последние три из них Эсме начала свои расспросы, заставляя меня ворошить былое и решать, что именно я готов ей поведать.

IV

1

В один прекрасный сентябрьский день – мой день рождения, собственно говоря, – я начал подозревать, что наконец состарился. За несколько лет до того правительство объявило меня пенсионером по старости и назначило мне пенсию, которую тут же отбирало посредством налогов. Но за исключением этого я не чувствовал, как идет время.

Когда Кристофферсон явилась ко мне в консультационную второй раз за утро, в одиннадцать часов, кроме обычной чашки кофе, она принесла кусок отличного торта – не кремового с глазурью, а масляного бисквита, припудренного сверху сахарной пудрой.

– Очень мило с вашей стороны, Крис, что вы испекли мне пирог. Но как я съем его весь?

– Не съедите, – кратко, как обычно, отрезала Крис. Она учила английский в датской школе и до сих пор изъяснялась идеально правильным «королевским» английским языком Старой Родины. Она презирала то, что у нее именовалось «местным патуа». – Половину я отдам Пенли, у которого, как вы знаете, есть дети; еще треть пойдет Дамам в «Дом пастора». Кусок мне, и останется так мало, что и говорить не о чем.

Пенли был моим ассистентом. Гарри Хатчинс давно начал самостоятельную и очень успешную практику. Его сменил Эйкинс, скучный тип. Потом место Эйкинса занял Пенли, суетливый коротышка, прирожденный химик-фармацевт. Единственной его человеческой чертой было то, что его жена рожала каждый год – как из пулемета. Крис вечно посылала еду с моей кухни в семейный детский сад Пенли. Я не возражал, но было обидно, что меня использовали как предлог для торта, от которого мне достанется лишь кусочек.

– Я хочу с вами поговорить, – сказала Крис.

– Что у вас на уме?

– Многое, но главное – вы. У вас нет пациентов после четырех. Можно, я приду в это время?

Так я отметил свой шестьдесят пятый день рождения. Один кусок торта, никаких подарков, ни телефонных звонков, ни поздравлений. Я надеялся, что позвонит Нюэла, но она не позвонила. Макуэри не снисходит до подобных любезностей. Я надеялся на открытку из прихода Святого Айдана, в который я за многие годы перекачал огромное количество денег по разным каналам. Но при канонике Картере основной заботой прихода стали бедные и нуждающиеся, а я к этой группе населения никак не относился. Мои пациенты, конечно, не знают, когда у меня день рождения. Все абсолютно разумно и объяснимо, но человек – парадоксальное создание, и я чувствовал себя забытым и заброшенным и слегка себя жалел. Я всегда находил, что немного жалости к себе – это очень приятно; только ее следует держать внутри. Кто меня пожалеет, если не я сам? Я старик, и, очевидно, у меня в этом мире нет ни единой близкой души. Я слегка воспрял духом, приняв пациента, который жаловался на постоянное и медицински необъяснимое несварение желудка. Я не стал ему говорить, что уверен: он женат на причине своего несварения. Но втайне порадовался, что, по крайней мере, избежал мук терпеливо сносимого неудачного брака.

В четыре часа, проводив к выходу периферический паралич лицевого нерва и слегка подбодрив его, Кристофферсон явилась ко мне. Она, как всегда, была одета с головы до пят в белое, включая отлично выглаженные белые брюки; единственным ее отклонением от облика идеальной современной медсестры была шапочка, которую она носила как свидетельство своего звания, полученного в датской больнице. Она всегда надевала эту шапочку на службы у Святого Айдана, давая понять прихожанам, что среди них находится Sygeplejerske Fru Кристофферсон[89] (таков был ее звучный профессиональный титул). Шапочка представляла собой чудо гофрировки и плиссировки.

– Я хочу поговорить с вами о будущем, – сказала Кристофферсон.

– О вашем будущем?

– О моем и вашем. Они связаны – возможно, больше, чем вы думаете. Сегодня вы официально вступили в возраст старости. Я на несколько лет моложе, но нам пора поговорить.

– Ну, если вы хотите говорить о выходе на пенсию, не стоит сотрясать воздух. Я буду работать еще по меньшей мере десять лет. Вы – другое дело. Вы хотите уйти на покой?

– Нет-нет; я прекрасно могу о себе позаботиться. Но вы меня поймете, если я скажу, что хотела бы заботиться и о вас.

– Но вы и так уже этим занимаетесь. Вся офисная работа на вас, как и обязанности в отношении меня. Вы незаменимы. Каким еще образом вы могли бы обо мне заботиться?