Чародей

– А что такое болезнь?

– Бертон в своей великой книге называет ее меланхолией; это заболевание духа, а не просто плохое настроение. Она проявляется в бесконечно разнообразных формах. Астматик, например, – он раздут от чувства собственной важности или удерживает в себе что-то, о чем не решается говорить? Артритик – боится, что его втянут в жизнь, или держится совершенно негибких мнений? Кожные болезни – это чтобы отпугнуть окружающих и не позволить миру к себе подобраться или это знак ненависти к себе и гипертрофированной приниженности? Приходится выяснять. Это вопрос тончайших равновесий, интровертированных и экстравертированных отношений к жизни. Тут-то и приходится хвататься за змею по имени Мудрость, но она иногда не спешит сообщить то, что тебе нужно знать. Одна из худших основных болезней – гнев, затаенная обида или простая скорбь; эта последняя может принимать поразительные формы. И все они говорят через тело – не очевидно и отчетливо, но с решимостью, которая может омрачить всю жизнь или привести ее к концу.

– Приходится держать ушки на макушке.

– Да. Ты знаешь, когда древние греки болели, они шли в храм Гермеса молиться, а молитва их звучала следующим образом: «Какому богу должен я принести жертву, чтобы исцелиться?» Сегодня люди так не поступают. Но мне приходится возносить эту молитву с каждым пациентом: «Какому богу я должен принести жертву, чтобы исцелить?» – а потом ждать ответа.

– Ты об этом молишься у Святого Айдана?

– Об этом, да; для нас, адептов Вечной Философии, любой храм годится.

– Но храм все-таки нужен?

– А для чего же еще нужен храм? Только привести человека в такое состояние, чтобы он мог воззвать к Богу.

– Богу?

– Богу, который всегда рядом, взываешь ты к Нему или нет, и которого игнорировать смертельно опасно. Люди, игнорирующие Бога – живые мертвецы, как кто-то их назвал, – повсюду вокруг нас. В Торонто их не меньше, чем в любой другой точке Земли.

– Ты один из этих мгновенных диагностов? Ну то есть ты сказал, что определить настоящую болезнь – это очень долго, но замечаешь ли ты внешние симптомы сразу, как только пациент входит?

– Выпей еще виски. Я могу, иногда, но не поощряю в себе подобные фокусы. Нельзя привыкать скользить по поверхности. Но только на прошлой неделе ко мне явился один тип, вообще не больной. Ему я поставил диагноз за тридцать секунд: то был один из шпиков, про которых ты недавно рассказывал.

– Правда? Да ты что! А кто же его подослал?

– Канадская медицинская ассоциация, надо полагать. Понимаешь, у них теперь новый президент. Новая метла, которой очень хочется чисто мести. Выгнать из города шарлатанов. Поставить хиропрактов к позорному столбу. Кастрировать остеопатов. Гомеопатам выжигать на лице большую букву Г. Те мои коллеги, что поглупее, злорадствуют: им приятно, что у руля такой живчик. И как только этот коротышка вошел в комнату, я понял: с ним что-то не так. И тут бесценная Кристофферсон положила мне на стол записку: «NB нагрудный карман». И действительно, оттуда торчал металлический зажим от клинического термометра, совершенно непохожий на зажим ручки или карандаша. Этот тип был врачом, свежим выпускником, похоже, и, вероятно, какой-нибудь мелкой сошкой в конторе Ассоциации.

– И?

– И я решил, что лучше сорвать с него маску как можно скорее. Я спросил, что его беспокоит. Он ответил: «Сердце пошаливает». Я попросил его описать эти шалости, и он выдал мне четкую и ясную картину грудной жабы, прямо из учебника. «Вам не кажется, что такая болезнь удивительна в ваши молодые годы?» – спросил я голосом гладким, как творожный крем, и он, бедный юный энтузиаст, моментально клюнул. «Нет-нет, – сказал он. – Сейчас уже начинают понимать, что симптомы грудной жабы могут проявиться и у совсем молодых людей в условиях стресса». – «Вы, кажется, испытываете стресс прямо в данный момент, – говорю я. – Что вас беспокоит… доктор?» В общем, он попался. Он покраснел как свекла и после еще нескольких реплик признался, что он действительно врач. Я спросил, почему он сразу об этом не сказал. Он понес какую-то смешную чепуху про то, что хотел изучить мои методы диагностики и надеялся, что, если не назовется, я также преподам ему урок обращения с пациентом. И так далее. Он говорил бойко, но, по сути, был глуп. А я обращался с ним бережно и вежливо.

– А у него хватило смекалки понять, что кроется за этой бережной вежливостью?

– Конечно нет. Он – дешевка, а такие люди принимают вежливость за слабость. Он спросил, следует ли ему лечь на стол. Он явно хотел, чтобы я приказал ему раздеться, обнюхал его, прослушал его кретинский живот и вообще проделал все, что я обычно делаю, выясняя, чем болен пациент. Но этот был ничем не болен, за исключением того, что ему не помешало бы заполучить новое сердце и новую душу, – так часто бывает. Поэтому я сказал, что раздеваться не надо. «Я надеялся получить представление о вашем диагностическом процессе», – сказал он, изображая разочарованного студента. Он признался, что врач, но, похоже, понятия не имел, что я догадался, что он соглядатай. Поэтому я решил подсунуть ему лакомый кусочек, который он сможет отнести в клювике начальству. «Мне посчастливилось расти в сельской местности, – начал я. – Возможно, сельская местность – не совсем точное определение. Скажем, в лесу; и неподалеку обитало множество представителей коренного населения. Среди них была замечательная целительница, миссис Дымок, и она научила меня диагностическому методу, который сформулирован в виде легенды. Вы знаете, как индейцы любят легенды и притчи. Так что слушайте».

– Так миссис Дымок тебя в самом деле учила? – спросил Дарси. – Ты ее упоминал время от времени, но никогда – как наставницу.

– Разумеется, нет. Она была добра ко мне, но, кажется, считала меня дурачком. Вешая лапшу на уши шпику, я нахожусь не под присягой. Поэтому я приплел миссис Дымок в качестве убедительной подробности. Вот что я ему рассказал: «Давным-давно один индейский мальчик блуждал по лесу, погрузившись в раздумья. Он хотел стать шаманом, но все друзья считали его дураком, поэтому он понимал, что вряд ли его мечта сбудется. Шаман должен обладать особой мудростью. И вдруг этот мальчик услышал тоненький голосок, который жалобно кричал: „Выпустите меня! О, выпустите меня!“ Мальчик поискал вокруг и нашел у корней могучей тсуги какую-то бутылочку вроде тех, с огненной водой, что носят при себе бледнолицые лесорубы. Мальчик выкопал бутылочку из земли и лесного мусора и увидел внутри какое-то маленькое существо, которое принял за лягушку. Существо отчаянно махало руками и кричало тоненьким голоском: „Выпусти меня!“ Мальчик схватился за пробку зубами, с некоторым усилием вытащил ее, и крохотное существо немедленно вылетело через горлышко, при этом увеличиваясь в размерах, и все росло, пока не превратилось в ужасное чудовище девяти футов ростом, с огненными глазами, длинными желтыми зубами и когтями, как у медведя. Мальчик испугался и закричал сдавленным голосом: „Ты кто?“ – „Я великий Виндиго, – ответило чудовище, – и сейчас я тебя съем“. – „Нет-нет, погоди, – закричал мальчик, который был далеко не глуп. – Ты совсем не похож на великого Виндиго. Он гораздо больше, и зубы у него гораздо длиннее. Я думаю, ты просто рассказываешь сказки, чтобы меня напугать. Ты умеешь колдовать?“ – „Конечно, я умею колдовать, – ответило чудовище. – Если не веришь, испытай меня“. – „Непременно, – ответил мальчик. – Ты был маленький, а теперь ты большой. Если ты по правде умеешь колдовать, покажи мне, как ты можешь опять стать маленьким и спрятаться в бутылочку. Если сможешь, тогда я поверю, что ты великий Виндиго“. Чудовище захохотало, мгновенно уменьшилось и снова скользнуло в бутылочку. Тут мальчик, который был отнюдь не глуп, сунул пробку в горлышко – до упора, – и чудовище опять оказалось заперто. „Выпусти меня, выпусти меня“, – кричало оно и жалостно царапало по стеклу крохотными коготками, которые теперь были не больше перышка колибри. „А ты меня съешь?“ – „Нет, ни за что; я тебя богато награжу!“ – „А ты дашь мне большой дар?“ – „А чего ты хочешь?“ – „Я хочу стать шаманом“. – „Я сделаю тебя великим шаманом“. – „Ты клянешься Иоаскехой?“ – „Клянусь Иоаскехой!“ – „И Атаенсиком?“ – „И даже Атаенсиком!“ Тогда мальчик вытащил пробку зубами, и Виндиго тут же снова встал перед ним. В когтях правой руки у чудовища было зажато что-то вроде грязного куска пергамента или коры. „Возьми это, – сказал Виндиго, – и оно сделает тебя великим шаманом“. – „Как?“ – спросил мальчик. „Возьми. И потри лезвие своего топора“. Мальчик послушался, и топор сразу засиял прекрасным блестящим серебром. „Но я хочу быть шаманом, а не ювелиром“, – удивился мальчик. „Возьми и скажи спасибо, – сказал Виндиго, – потому что он исцеляет все раны“. С этими словами чудовище взмыло вверх и пропало из виду. И вот вам мой метод диагностики, – сказал я соглядатаю. – Как он вам понравился?» Несчастный дурачок сильно растерялся и сглотнул слюну, прежде чем заговорить. «Кажется, я не понял», – сказал он.