Вечером Пётр Христианович долго лежал, в потолок комнаты уставившись, и соображал, как этот переезд организовать. Допустим, турки не тронут австрийские суда. Всё же, как только Венгрия кончится, так начнётся Румыния, которая сейчас под турками. Даже Бессарабию только через девять лет присоединят к России. Ладно, пропустили турки корабль … Или корабли. Опрошенные показали, что пошлину взимают, но корабли не трогают. Дальше, если в Дербент этим путём добираться, то нужно до Ростова плыть. Суда плоскодонные, и, следовательно, Азовское море им не страшно. Сразу два плюсика. А потом, так же как и он в позапрошлом году через весь Кавказ до Дербента. Придётся срочно отправлять гонца, который быстрее доберётся, до его ханства и предупредит Женьку Мировую, чтобы людей встретили. И придётся отправлять на этих кораблях этих пятерых черкесов. Можно раненых. По крайней мере, через Кабарду спокойно и беспрепятственно под их присмотром переселенцы пройдут до Моздока. Тогда и гонца не надо. Один из черкесов и рванёт, обоз опережая, в Дербент, чтобы там Ермолов и навстречу выслал транспорт, и жильё на первое время приготовил.
А Крым с коровами и овцами? И с сортами винограда? На расшиву австрийскую, если семьями считать, то не больше пяти семей влезет. А ещё инструменты. Вывод Брехт такой сделал, нужно с утра самого отправляться в порт и нанимать там все какие есть корабли. Если будут отказываться, то можно и купить пару корабликов. Деньги за пряности получил, да и те, что император выдал ещё целые, почему не пустить их на кораблики. Пусть они катаются взад — вперёд несколько лет из Вены в Судак, и перевозят ништяки всякие. Коров, коней, овец. Саженцы винограда и слив, яблонь, груш. Картошку с моркошкой. О, нужно и про зерновые не забыть. В Крыму, скорее всего, без орошения это не вырастит, а вот в Дербенте и южнее в Карабахе самое всему этому место.
С самого утра в порт Пётр Христианович и зарулил. И полный облом, кораблики есть, но все уже заняты, не просто так стоят, от безделья мучаясь, а грузятся или разгружаются. Брехт переговорил со всеми капитанами и хозяевами судов. Двоих удалось перекупить. И оба судёнышка небольшие.
— И что делать? — обратился он к этим двоим.
— В Вену надо. Там выбор побольше, там легче найти суда, которые свободны.
— Стоп, а вы ведь, если по самые ноздри загрузитесь, то до Вены доплывёте. А там часть пассажиров и груза на нанятые мною суда пересадим.
— Можно, но будет дороже. — Капитан один прямо, как с картинки про пиратов, борода, что для Австрии сейчас не актуально, косынка на голове, серьга в ухе.
— Дороже, значит, дороже. Собирайтесь, завтра погрузку начнём, до Ростова не близкий путь.
А в целом поездку можно назвать удачной, профессора согласились все. Всё же немцы лёгкий на подъём народ. А профессора особенно, им не привыкать университеты менять. С оружейниками похуже. Согласились на переезд только тринадцать семей из двадцати с лишком. Половина, можно сказать. Ничего, первые приедут, устроятся и письма этим опасливым товарищам напишут, ну и учеников подготовят. Лиха беда начало. Будет у него свой «свечной» заводик на Кавказе. Повара из их корчмы тоже удалось переманить. Ничем особым он не блистал, но штрудель и шницель были вполне на уровне, а раз обещал профессорам, что их жёны будут ходить на курсы поварские, то обещания нужно выполнять.
Теперь же нужно срочно назад в Вену и попытаться там купить или нанять суда. Коровы с овцами на очереди. Можно и в Вене, кстати, походить по оружейным магазинам и поспрашать про мастеров, что ремонтируют оружие.
Глава 18
Событие пятидесятое
Бетховен был жаворонком. Он всегда вставал на заре, залезал в парчовый халат и начинал работать. Словно во сне приходили ему замечательные идеи и, пробудившись, он спешил их выплеснуть на бумагу. И почти всегда получалось. Состояние это длилось часов до десяти. К этому времени были исчёрканы нотами десятки листов, рука начинала уставать, и рояль начинал уставать, он фальшивил, он путал ноты, что пытался извлечь из него Людвиг, и иногда, совершенно отбившись от рук, выдавал чужую мелодию, Моцарта в основном.
И Бетховен, закрыв крышку с грохотом, отходил от строптивца. После десяти часов выпивал Людвиг кофе. С кофе у него был связан целый ритуал, и когда он пытался его нарушить, или кто-то пытался его нарушить, то дальнейший день после этого не задавался.
В чашке кофе должно быть ровно шестьдесят зёрен кофе. Молотого, потом, конечно. Людвиг высыпал на крышку инструмента из керамической баночки, или горшочка пузатенького, серо-кремово-зелёные зёрнышки кофе и отсчитывал ровно шестьдесят штук. Если вдруг попадалось слишком маленькое — недоразвитое зёрнышко, или если оно было сломано, то Людвиг начинал нервничать, и приходилось пересчитывать зёрна заново.
Его ученик — Фердинанд Рис или кухарка, кто уж под руку подвернётся, в это время разводили огонь в печи. Отсчитав шестьдесят полноценных зёрен, Бетховен пересыпал их на специальную огромную чугунную сковороду, купленную здесь же в Вене. Достоинством этой махины было то, что дно было не плоским, а выпуклым и зёрна кофе не разбегались по всей площади, а собирались все вместе, тёрлись друг о друга, и при жарке, и помешивании деревянной лопаткой, источали гораздо больше аромата.
До покупки этой сковороды у Людвига была поменьше и с плоским дном. Медная. Нет. Совсем не та концентрация запаха. Совсем не та. Помешивая, начинающие потрескивать, и менять окраску зёрна, композитор вдыхал ароматы далёких стран, и даже, закрыв на мгновение глаза, мог представить себя в джунглях, или лучше, на острове в джунглях, как Робинзон Крузо. Он жарит зёрна, только что собранные с кофейного дерева, а на плече у него сидит огромный яркий попугай, обзываемый «Ара», и прямо в ухо говорит скрипучим своим голосом: «Бедный, бедный, Бетховен».
Когда шестьдесят зёрен покрывались равномерным коричневых загаром, как, стоящий рядом с Робинзоном, Пятница, Людвиг снимал с плиты сковороду и ставил её на специальную подставку, установленную недалеко от пожирающего дорогущие дрова чудовища. Там же у него и небольшое креслице стояло. Маэстро усаживался в него, протягивал ноги к печи, если было прохладно, и вновь закрывал глаза, и в этот раз не на острове оказывался, а в Венской опере, где звучали последние ноты его очередной симфонии. И в это время отступал даже вечный звон в ушах, который преследовал его последние пять лет.
Дальше, когда зёрна чуть остывали, было и совсем приятное действо. Людвиг доставал с полки ручную мельницу для кофе и понемногу, по десять зёрнышек, добавляя в приёмную чашу, одновременно правой рукой продолжал вращать рукоятку. Запах от перетираемых коричневых зёрнышек ещё усиливался. Всё кухонька наполнялась этим ароматом. И даже глаза не закрывать можно было, и так чувствуешь себя в экзотических жарких странах, сидящим на берегу океана и обдуваемого пряными ветрами.
ebooksa