Я хотела весь день читать и начать писать. Еще с лета хочу попробовать написать венок сонетов – кажется, только полный псих будет этим заниматься, но мне очень хочется, чтобы получилось.
Но странное дело – когда утром мама уходила, я была на таком подъеме, а когда наконец ушла, все силы вдруг как-то сразу вышли, как будто шарик ткнули ножом.
Я представляю себе беспомощный резиновый шариковый бок, удар ножом, и мне хочется плакать. В последнее время мне легко стало расплакаться, поэтому теперь я не придаю этому большого значения.
Снова осталась дома.
Попробовала курить, хотя вообще этого не делаю. Сигареты взяла у матери, в обычном месте, но после пары затяжек стало плохо, и я оставила эту затею.
Легла на кровать и поставила запись с камланием – не знаю, настоящих алтайских шаманов они записывали или кто-то просто подражал им, но первые десять минут мне очень понравились. Потом вдруг стало плохо и тревожно, и невозможно было сидеть на месте. Решила полежать.
Почему-то вспомнила, как недавно мама болтала по телефону с одной из своих бесконечных подружек. Как-то раз я видела, что в блокноте она делает пометки заранее. „Позвонить Насте“. „Встретиться с Лизой“. „Позвать в гости Таню“. Очень много усилий для поддержания связей.
Так вот, она болтала с Таней, или Лизой, или Настей – и я услышала, как она восторгается ребенком, которого родила недавно эта самая Таня, или Лиза, или Настя.
Я подумала: что будет, если она решит завести еще одного?
В общем-то, мне не жалко. Кажется, эта идея не вызывает у меня никаких чувств, хотя в тот момент почему-то хотелось закричать: у тебя тоже есть ребенок. Как насчет того, чтобы зайти в его комнату и повосторгаться им? Не думала, что она все еще может сильно меня задеть. И чем?
Летом много лет назад она, я и отец поехали на море – это был единственный раз, когда мы отправились куда-то втроем. Было очень тепло, и мы смотрели на звезды. Отель с открытой крышей – я лежала между ними и чувствовала себя до странного целой, хотя и знала, что они
Лежу на кровати, мысли скачут, и вся комната крутится, сильно тошнит. Возможно, стоило бы вызвать врача – по-настоящему.
Представляю себе, что приняла очень много таблеток и жду, что будет, – и мне до того плохо, что в какой-то момент я по-настоящему испугалась, потому что забыла, что все это только фантазия. Мне ничего не грозит, не так я глупа и не так слаба, чтобы
Сегодня случилось кое-что ужасное. Ужасное. УЖАСНОЕ.
Я увидела голубя, когда возвращалась домой. Сначала я даже не поняла, что это. Он выкатился мне под ноги, как перекати-поле или что-то вроде того. Он уже не был похож на птицу – сломанный, шаткий – комок тельца, который с трудом полз вперед на крыльях. Больше он не полетит – это сразу было понятно. Теперь все, на что они были годны эти крылья, – служить костылями всему остальному. Лап не было видно. Сейчас я думаю – это хорошо. Я не хотела бы видеть и запоминать, во что превратился низ его туловища. Голубь был похож на кривое грязное колесо – не круглое, угловатое.
Голубь был похож на чудовище из ночного кошмара.
И он смотрел, смотрел, смотрел прямо на меня, как будто умолял о помощи. Его голова была свернута набок. Я подумала, что он, наверное, ничего не чувствует. Было похоже, что что-то случилось с его позвоночником – а ведь тогда ничего не чувствуют. Или нет? Он еще какое-то время смотрел на меня, а потом пополз дальше, опирался на свои крылья-костыли.
Он полз к дороге – к ревущей, огненной, быстрой смерти.