– К нашему? – зачем-то спросил Волков, как будто там были еще замки.
– К вашему, экселенц, к вашему. Только не в сам замок, туда бы его не пустили, стемнело уже. А пошел он к башне, к самой большой.
– К донжону.
– Ну да, в той башне окно одно светилось, холоп стал свистеть и свистел, пока из окна не выглянула баба.
– Ты ее разглядел?
– Да куда там, темень же кругом, я по голосу понял, что баба. А потом эта баба из ворот вышла, стражники ее выпустили ночью.
– Ты разглядел ее? – не отставал солдат.
– Экселенц, темно было, луна чуть светила, да мало видно было, приметил только, что она ростом с холопа трактирщика, а тот не махонький.
– Так то была эта кобыла Франческа, – догадался Ёган.
– Так вот, баба потом пошла в замок, а холоп не уходит, ждет. И я жду.
– Хитер ты, Сыч, – восхитился Ёган.
Сыч не без гордости согласился, кивнув. И продолжил:
– Подождали мы с ним малость, и эта баба вышла опять, потолковали они с ней, и холоп пошел обратно. Я за ним. Холоп пришел в трактир и из рукава достает бумагу. Отдает трактирщику. Трактирщик ее читает и садится писать ответ. Трактирщик, значит, бумагу пишет, а я гляжу: калека-то в трактире сидит, ждет. Трактирщик бумагу дописал и убогому ее отдал.
– А ты глянул, куда он пошел? – спросил Волков.
– Хотел было, да куда там, пока я к двери шел, он как растаял. Словно не было его. Хотя я в темноте хорошо вижу.
– Ёган, а много в Рютте убогих? – поинтересовался солдат.
– А чем убог-то он был? – спросил Ёган у Сыча.
– Доходяга, кожа да кости, сам пег, годков за тридцать, бороденка как у козла, крив на правый бок, хром на правую ногу. Ходит – качается, – четко описал убогого Сыч.
– Так то наш сапожник, – сразу догадался Ёган. – Его так и кличут – кривой Стефан.
– Сапожник, значит, – задумчиво произнес солдат. И помолчав, добавил: – Думаешь, письмо было от этого скомороха ла Реньи?