Нечто из Рютте

Потом Волков что-то выпил, а монахи и Ёган перенесли его в холодную келью. Солдат все никак не мог заснуть, и рана по-прежнему болела.

– Холодно тут, – сказал он. – Ёган, попроси у монахов одеяла.

– Господин, вы укрыты одеялом и еще плащом сверху, – ответил слуга.

– Попроси еще, холодно мне.

Нового одеяла он не дождался, заснул. Вернее, не заснул, а забылся. Тут же не то просыпался, не то приходил в себя и от озноба снова засыпал. Ему почти все время было холодно. А когда на заре его пришел проведать отец Ливитус, солдат с трудом понимал, что происходит. Монах щупал пульс, трогал лоб, смотрел мрачно и наконец сказал:

– Ну, вот и началось.

– Что началось? – спросил Ёган.

Старый лекарь поглядел на него и ответил:

– Молись Господу нашему за господина.

И ушел, а Ёган начал цепляться к брату Ипполиту, но и тот ему ничего не ответил и тоже ушел.

Иногда солдат слышал людей и просыпался. Он не знал, что это за люди, он просто хотел пить. Все время хотел пить, когда было жарко и даже когда было холодно. Он пил, а потом засыпал и видел плохие сны. Ему снились его друзья. Все они были уже мертвы – боевые товарищи, которых он давно похоронил. А еще снились ему рвы, заваленные трупами, сожженные деревни, бедные церкви еретиков, обезлюдевшие города, трупы лошадей на окраине дороги. Но больше всего старые боевые товарищи. Они ничего не говорили, просто смотрели на него, а Волков знал, что они его ждут.

Когда он проснулся, он тут же забыл про них. Открыл глаза, прислушался, огляделся. Он не сразу понял, где он. Лежал в каморке с малюсеньким окном на твердой доске вместо удобной перины. «Я у монахов, – догадался солдат. – А где Ёган?» И тут дверь открылась, и на пороге появился Ёган. Он увидел, что глаза Волкова открыты, и сразу обрадовался.

– Господин, вы очнулись! А монах мне уже вчера говорит, мол, господин твой идет на поправку. А я-то думаю, вот дурень старый, какая поправка, когда господин мой при смерти? Видно, грех на монаха так думать.

– Я что, болел? – спросил Волков.

– Конечно! Почитай, неделю в лихоманке провалялись. А уж трясло-то вас как. И трясло, и трясло… Я аж молиться устал. Думал, уже все, нет у меня господина. А монах приходил и говорил: «Крепок твой господин, молись еще за него!» И велел вам отвар елки давать и еще каких-то трав. Вы лежите, я побегу на кухню, еду принесу.

Он убежал, а солдат подумал, что вообще не хочет есть. Он лежал и недоумевал: «Неделю? Я что, тут неделю?» Последнее, что он мог вспомнить, – это поединок, а еще мучительная операция. А вот потом словно обрезало.

Вернулся Ёган, принес хлеб и теплое молоко с медом.

– Что было, пока я спал?

– Да ничего особо и не было…

– И никто мне не писал?