Калека, начавший было думать, что самое страшное уже позади, вдруг понял, что это не так. Он сразу перестал поскуливать и подвывать, а налет придурковатости с его лица исчез без следа. Он исподлобья глядел на Сыча и молчал.
– Чего молчишь? Про Соллона-то сразу все выложил, а тут замолчал.
А Стефан, видимо, думал, что сказать, поглядывая то на Сыча, то на Волкова.
– А вот теперь, экселенц, можете брать кочергу, вот теперь разговор только начинается, – проговорил Сыч, – дальше он нам по добру ничего не скажет. Да, Стефан?
Сапожник угрюмо смотрел на Сыча и молчал.
Жечь людей каленым железом – дело невеселое, мало кому по душе. Человек, которого жгут, визжит, воет, бьется в судорогах, извивается и испражняется, а на железе остаются кусочки его кожи и жира, они горят и воняют. Крики и вонь, вонь и визги – нормальному человеку такое не может нравиться. Волков ловил себя на мысли, что ему хочется встать, вырвать кочергу из рук Сыча и разбить калеке голову, лишь бы только он заткнулся. Но человека пытают не для того, чтобы он молчал. Волков терпел, ждал. Он сидел на неудобной колоде, с болью в ноге. Как ее ни ставь и ни вытягивай, она болела. А Сыч бросал кочергу в жаровню, и, пока стражники мехами доводили железо до нужного цвета, он разговаривал со Стефаном:
– А ты хороший человек, Стефан. Ты сильный, висишь, терпишь, молчишь. А вот тот, кого ты выгораживаешь, он тоже хороший человек, он тоже будет терпеть за тебя? А главное, твои страдания бессмысленны. Понимаешь? Утром мы возьмем трактирщика, и он нам расскажет, от кого было письмо. Он-то точно терпеть не будет. Все выложит. И что, твои муки зря? Зря, зря, ты уже и сам знаешь это. Пустое все.
Сыч берет покрасневшую кочергу, подносит ее к лицу калеки:
– Всего на один вопрос, Стефан, ответишь, и мы уйдем, а ты полежишь, водички попьешь. Отдышишься.
В ответ калека только жалобно всхлипнул и глубоко с надрывом вздохнул.
– Ну-ну, успокойся, хочешь, я отложу кочергу? Отложить?
– Да-а, – выдавил Стефан.
Сыч кинул кочергу в жаровню.
– А ты мне за это скажешь, от кого было письмецо. Да? Скажешь? Что было в бумагах? Ну! Говори, господин коннетабль ждет.
– Не знаю я, что было в бумагах, – выл Стефан, – неграмотный я.
– Верно, верно, а я больше и спрашивать не буду, что в них было, я у трактирщика спрошу. А ты мне скажешь, от кого ты их принес. Да? Скажешь?
Стефан завыл. Выл нудно, долго и противно. Сыч ждал, а потом взял кочергу:
– Упорствуешь, так и не кляни меня потом.
И снова вой огласил подвалы замка. И снова вонь горящей плоти поплыла вместе с едким дымом.
А Волков морщился и пытался усесться поудобней. Да, тяжко ему было, слаб он еще.
ebooksa