Он чувствовал присутствие Строма, на котором закрепил «следопыта», пожав ему руку – не зря, не зря он так долго осваивал ремесло фокусника – в этом Ульм убедился в который раз… чувствовал его постоянно, как будто теперь Стром был от него неотделим. Словно крюк, вонзившийся в кожу… который властно тянул его за собой, не давая ни секунды отдыха.
Это сложно было бы описать словами, спроси его кто, но Ульм чётко чувствовал направление и расстояние, отделявшее его от Строма. И, так как он неплохо успел изучить Химмельборг и отлично чувствовал пространство, он почти всегда мог сказать, где именно – с точностью до района или даже улицы – находится Эрик в ту или иную секунду.
В какой-то момент, посреди ночи, крюк рванул особенно сильно – Ульм почувствовал, что Эрик Стром вышел в Стужу.
Ночью никто, даже ястреб из Десяти, не мог получить разрешение на охоту. Каким-то образом он сделал это вопреки общим запретам… а значит, мог делать это и раньше…
Например, чтобы убить кого-нибудь на слое Души.
Ульм постарался не думать об этом, хотя подозрений в адрес Строма становилось всё больше…
Ему не хотелось, чтобы Эрик оказался убийцей.
Он вспоминал их разговор. Стром не понравился ему. Он показался слишком высокомерным, слишком холодным.
И всё же – на свой манер – этот человек заботился о Сорте. Почему-то Унельм чувствовал: даже если это именно Стром безжалостно кромсает по ночам родовитых юношей, Сорте он не причинит вреда.
А потом наступила следующая ночь. Унельм сидел в кабаке недалеко от своего дома над чашкой паршивого кофе. Он всё равно не мог спать, когда невидимый крюк «следопыта» то и дело вонзался в кожу. Все эти сутки он дремал урывками, то и дело просыпаясь, и теперь едва соображал. Голова кружилась. Клонило в сон. Только дрянной кофе связывал его с миром живых и бодрствующих.
Что, если он ошибся? Как долго ему ждать?
Возможно, убийства вообще прекратились. Маньяк, утолив жажду крови, отступил во мрак, который его породил.
Они с Олке будут терзать подозреваемых, но так и не соберут достаточно доказательств.
Газеты пошумят, какое-то время владетель и безутешные родители продолжат сулить золотые горы за голову преступника, динны будут ходить поздно вечером только в сопровождении охраны… Но потом, рано или поздно, этот ужас забудется, как забывается всё на свете. Химмельборгцы снова захотят быть счастливыми и беззаботными…
А люди готовы платить высокую цену за право снова быть счастливыми и беззаботными после пережитого кошмара. Они готовы платить забвением, которое можно принять за равнодушие или даже жестокость… Унельм понимал это, как никто другой.
А не захочешь забывать – превратишься в Сорту. С вечно скорбно поджатыми губами. Строгую. Прямую. Серьёзную. Они со Стромом два сапога пара – что, интересно, не желал забывать ястреб?
Унельм встряхнулся. Поток мыслей уносил его, кружа, в сон, и, часто моргая, он сделал огромный глоток кофе.
Омерзительно. Но на какое-то время ему стало легче.
Он уткнулся в книгу, прихваченную с собой. Роман о приключениях воздушных пиратов, взявшихся перевозить таинственный груз из Вуан-Фо в Рамаш, в обычных обстоятельствах увлёк бы его на весь вечер.
Он перевернул страницу, не поняв ни слова.