Чуть подтекшие, но все-таки затвердевшие, эти бирюзовые печати просто чудо как хороши. Раз за разом я продавливала воск до упора, ждала секунд пять, когда он остынет, затем отнимала штампик и переходила к следующему конверту. Если оттиски смазывались, я переплавляла их и штамповала заново.
Завтра утром я отнесу все это на привокзальный почтамт, и работа, отнявшая у меня столько времени и сил, будет завершена. После рассылки этих писем развод, который официально уже состоялся, наконец-то станет для кого-то реальностью.
В качестве заключительного аккорда я решила взвесить это послание на весах. На очень стареньких весах, которыми пользовалась еще моя прабабка.
За отправления весом до 25 грамм почта обычно берет 82 иены. Если окажется тяжелее, придется доплачивать за 10-иеновые марки.
Что ж, это письмо весит 18 грамм. Беспокоиться не о чем.
Мой взгляд упал на страницу календаря. Вот и август настал. Обо́н уже на носу[43]… Отпылал Фестиваль фонарей, Черный Дзидзо́[44] облегчил грешникам души, и каждое утро теперь — так внезапно, словно из ушей вынимают затычки, — наполняется зудом цикад.
Всю неделю Обона мы с «Канцтоварами» будем отдыхать. А в последний день той недели я сяду в утренний поезд на линии Еко́сука и всего через час прибуду на Токийский вокзал. Чем дома без толку сидеть, куда полезнее поохотиться за марками в Токио, решила я. Камакура — город небольшой, но в магазинах все есть, так что столичный шопинг мне не интересен. Пускай это будет просто ностальгическое паломничество в старый добрый Токио.
Как поведал мне Бывший Супруг, извещение о разводе уже получили все адресаты. И хотя причина развода так и осталась в нем не указана, это, похоже, никого особо не озадачило. Многие из тех, о ком он уже и думать забыл, вдруг вышли на связь, чтобы его подбодрить, сообщил мне «господин М», и голос его звучал куда жизнерадостнее прежнего.
Да, видимо, самим решением известить всех вокруг о своем разводе эти двое совершили в своих жизнях огромный прорыв. Как для Бывшего Супруга, так и для Бывшей Супруги это письмо стало поистине судьбоносным.
Я же все досадовала на себя за то, что с выбором марки, пожалуй, поторопилась. «Наверняка ведь могла бы найти и что-нибудь более подходящее!» — так и зудело где-то в голове. Чтобы хоть немного заглушить этот зуд, я и решила пополнить свои марочные арсеналы.
Теперь, после выполнения такого большого заказа, во мне вдруг начало просыпаться нечто вроде гордости за писчее ремесло.
Сколько я ни скандалила перед Наставницей, сколько ни проклинала свою судьбу «рожденной писцом», похоже, многолетние навыки начали проникать мне под кожу. Да и годы учебы в колледже дизайна, видать, не пропали даром. И когда после смерти Наставницы я, возненавидев все на свете, сбежала за океан, именно способность красиво писать иероглифы не позволила мне совсем пропасть.
Всякий раз, когда у меня кончались деньги, я развлекала чужестранцев, очарованных Японией, какой-нибудь простенькой каллиграфией. Там, где я тогда обитала, на все восточноазиатское был настоящий бум. Молодые люди с гордостью носили иероглифы на футболках, а то и на собственной коже в виде татуировок. Увы! Большинство из тех знаков были написаны криво, неправильно или переведены так странно, что ничего, кроме саркастической улыбки, вызвать у меня не могли.
Например, многие вместо знака «самурай» (侍) то и дело писали «ожидание» (待), а какая-нибудь юная девица могла разгуливать по городу с иероглифами «бесплатно», поскольку была уверена, что именно так пишется японское слово «свобода».
Все эти люди очень радовались, когда я писала для них кистевыми фломастерами что-нибудь по-японски. Я впервые в жизни испытала, каково это — зарабатывать искусством на пропитание. И впервые в жизни благодарила Наставницу, хотя сообщить ей об этом, увы, уже не могла.
А когда умерла и тетушка Сусико, «Канцтовары Цубаки» по наследству достались мне, и я вернулась в Камакуру. Кажется, мрачные видения о том, что я стану хозяйкой писчей конторы, не зря посещали меня за границей. Теперь они воплощались в реальность.
Закупив побольше разных марок, я, очень довольная, вернулась на станцию Камакура. Но не успела миновать турникеты Восточного выхода, как меня тут же окликнули. Вечно на этом Восточном выходе яблоку негде упасть…
— Поппо-тян! — донеслось до меня, и я внутренне съежилась. Неужто опять какая-нибудь бывшая гангуро из моего разгильдяйского прошлого? Но по интонации вроде не похоже, решила я — и все-таки обернулась. На другом берегу людского потока стояла госпожа Барбара и старательно махала мне рукой. Я с трудом протолкалась к ней через толпу.
Судя по всему, она только что вышла из парикмахерской: кончики коротких, до плеч, волос закручены в долговременной укладке.
— Вам очень идет! — похвалила я.