Он умел весьма хорошо управляться и с царем, и с подданными. С первым он действовал увертками, не противореча ему открыто и приноровляясь к его желанию во всем. Лишь бы привлечь воду на свою мельницу, а там ему неважно, поступает лев хорошо или дурно, ибо он любил себя самого и собственную выгоду больше, чем его выгоды; в общем, будучи притворщиком и лицемером, он был совершеннейший льстец. И чтобы какой-нибудь плут не раскрыл царю его обманов и дурной природы, он посоветовал царю, под предлогом убедить его блюсти царское достоинство, чтобы беседовал с немногими и не слишком легко давал аудиенции. Сим способом он поставил царя в такое положение, что тот узнавал лишь то, что было угодно лису. Для той же цели он подобрал челядь на свой лад, то есть из зверей, которые от него зависели, так что она состояла по большей части из лис, лисичек и лисят.
Что до ведения дел, лис убедил льва не утруждаться в них, но ради своего здоровья предаваться охоте, забавам и утехам, оставив бремя тому, кто, яко вернейший, исполнит все нужное. Сим способом он так поставил правление, что царь ни во что не входил, а все дела улаживал канцлер; это удалось ему весьма легко, так как лев и его подданные все были звери скудного соображения и разумения. С подданными этот кознотворец вел себя весьма благоразумно, ибо хотя угадывал почти во всех великую зависть к его величию, однако делал вид, что сего не примечает, и всем являл несравненную благосклонность: давал любезнейшие аудиенции и добрые ответы, в обхождении выказывал притворную приятность и смирение, при необходимости всем благотворил. Сим поведением он того добился, что, с одной стороны, зависть не порождала ни гонений, ни иных дурных для него следствий; с другой — что все усердствовали задарить его, сколько было можно, чтобы получить все, на что притязали. Таким образом, он, благодаря богатым пребендам, которые давал ему царь, и обильным подаркам подданных, раздобрел, как домашняя свинья, и зарос слоем сала.
Так несколько лет прожило это царство, управляемое описанным образом, во флорентинских горах, куда угодил, как сказано, сардинский осел, бежавший, когда горцы убили злосчастного испанца.
Глава XXXV[148].
Придя на тот лужок, как было сказано, сардинский осел подкрепился немного нежной и вкусной травкой, а потом улегся в тени платана, выросшего близ большого камня, и, поспав немного, проснулся. Видя себя на свободе, да еще в таком месте, где у него не будет недостатка в съестном, он счел себя самым благополучным ослом в свете. Потому, весьма обрадованный, он пустился ликовать, отплясывая, скача и бегая по лугу. А как на шее было у него гремучее ожерелье, он производил на бегу много треску, так что услыхал его заяц, отдыхавший меж кустов. Поднявшись и чутко вслушиваясь, заяц увидел и уразумел, что этот неслыханный гам производится ослом, и был ошеломлен видом такого зверя, в столь богатых оторочках и украшеньях (между зверьми непривычно было такое зрелище) и несшего с собою штуку, разливавшую такой трескучий звук: он убоялся какого-нибудь большого зла для всего того края, а потому, исправляя свою должность скорохода, опрометью кинулся ко двору царя-льва, чтобы известить его о сей новости, и, застав его вместе с великим канцлером за прогулкой перед дворцом, запыхавшись и дрожа, молвил так:
— Государь, мы все пропали! Знайте, что обнаружился в вашем царстве зверь, доселе невиданный, облеченный самыми богатыми облачениями, какие когда-нибудь являлись взору, и носящий на шее что-то такое шумливое, что нет зверя, чье сердце не содрогнулось бы, его заслышав. Кроме того, он бегает и скачет с великим проворством, так что, по моему мнению, это зверь, которому нет равного в свете и который так доблестен, что никакая сила против него не постоит; в общем, я думаю, конец пришел нашему краю.
Как это донесение смутило сердце льва, каждый может представить. И хотя он знал, что силы его велики, однако нежданная новость его обескуражила и заставила поджать хвост; потеряв присутствие духа, он стал глядеть на лиса. А тот, примечая великий его страх, хотя и сам не был от него свободен, ободрил льва, говоря, что не должно прислушиваться ко всем словам этого робкого гонца, который хотя не дерзнул бы лгать, однако, побежденный страхом, который не дает различить истину и заставляет вещи выглядеть иначе, уверился, что видит нечто больше того, что там на деле было.
— Я не знаю, что такое я видел, — отвечал заяц, — довольно того, что вы, пойдя туда сами, увидите эту штуку, которая заставит вас обомлеть и перепугаться разом.
Царь-лев решил созвать совет зверей и совещаться
— Синьор, не подобает по всякому ничтожному поводу сзывать совет, словно вы лишены разумения и не смыслите править по обстоятельствам. Тут дело идет и о моем добром имени — будто у меня недостаточно разума, чтобы подать вам совет, когда у вас есть в том нужда. Далее, мне не кажется уместным сообщать эту новость другим: как бы не вызвать восстания среди зверей, которые, случись им приметить в вас малейший страх, будут вас поносить, уже не уважая того величия, которое признавали за вами прежде и которое воистину вам принадлежит. Лучше будет нам пойти туда, но скрытно, чтобы посмотреть, что это за зверь и верно ли все, возвещенное нашим гонцом. Потом мы сможем вынести решение, сообразное увиденному, и уладим все сами либо в согласии с мнением совета.
Лев, позволявший лису управлять собою во всяком деле, и в сем случае поступил по его словам. Итак, они одни направились к ослу, взяв в проводники зайца, который возвращался туда без всякой охоты. Шли они от кустов к кустам и так приблизились к лужку, где увидели пасущегося осла: от его вида они пришли в великое удивление и уразумели, что заяц объявил правду. С первого взгляда показалось лису, что это осел, но потом, приняв в соображение, что уши у него не как у ослов (они, как сказано, были обрезаны), он не мог этого сказать с уверенностью и даже решил, что это зверь другого какого-то рода, тем более что видел на нем столь пышную сбрую, какой на ослах не видано. Показалось ему, что это зверь покладистый и любезный, как ослы, так что он сказал льву, что хорошо бы подойти ближе, приветствовать его и узнать, кто он таков. Неохотно тот соглашался, но, лис его ободрял, и они вышли на луг, открывшись взору. Увидев их, осел немало смутился и, думая, что пропал, принялся ужасно пердеть от страха (что сильно напугало льва, не привыкшего слышать такие землетрясения). Вспомнив все, чему он выучился, а именно: где сил недостает, там должно восполнить их хитроумием, — осел начал измышлять хитрость для своей защиты. Он не хотел открывать рот для рева, чтобы его не узнали, и не двигался с места, показывая, что из-за них не тревожится. Это было весьма важно, ибо, по пословице, кто показывает страх врагу, погиб уже больше чем наполовину, и напротив — показать, что не придаешь врагу важности, значит напугать его и ужаснуть.
Вследствие сего льва и лиса охватил немалый страх; если б они могли ретироваться с честью и благополучно, так бы и сделали. Но они выдвинулись так далеко вперед, что не знали, как поступить; некоторое время они стояли в сомнении, приблизиться им или нет, и дожидались какого-нибудь его движения. Видя, однако, что он занимается своими делами, они двинулись вперед, и лис с великим почтением его приветствовал, молвив так:
— Приветствую ваше превосходительное зверинство, синьор зверь несравненный и величественный видом. Знайте, что здешние звери получили величайшее удовольствие от вашего появления в сих местах. Поэтому они отправили нас двоих изъявить вам почтение и пригласить в покои, вам приготовленные, дабы вы прияли от них те ласки и почести, какие они смогут вам учинить, и хотя оные не отвечают вашему достоинству, однако не будут вам неприятны, ибо вы узнаете, что происходят они от искренности сердечной. И чтобы мы остались более довольны вами, а вы — нами, мы просим вас назвать ваше имя, кто вы и откуда идете.
Осел, исполнившись смелости от этой смиреннейшей речи, подумал, что хорошо будет изобразить сановитого зверя, каким, по-видимому, его воображают. Поэтому он, подняв голову, отвечал с великой степенностью и в весьма скупых словах. Он сказал, что хотя должен выказать им некоторое недовольство, затем что они дерзновенно подступили к его особе и дерзнули спросить о его имени, однако, полагая, что это следствие великого их простодушия, он не только прощает им таковую дерзость и столь малое уважение к его величию, но и желает их удовольствовать, тем более что они сделали ему приглашение столь приязненное. К этому он прибавил, что сообразно своему величию он носит свое имя начертанным на правой ноге, так что, если хотят его знать, пусть подойдут и прочтут; и тотчас поднял заднюю ногу.
Он был подкован, и на подкове, казалось, выведены были буквы, действительно наделенные смыслом, потому они поверили его словам. Лев, не считавший благоразумным подступаться к ноге, подкованной и защищенной, сказал, что отродясь не был в школе и читать не учен, так что этих букв не поймет. Но лис, чья хитрость была в этот миг помрачена честолюбием, выставляя свою образованность, сказал, что читать — его дело, затем что он великий канцлер, и приблизился, чтобы взяться за чтение. Тогда осел, видя, что все вышло в точности как ему хотелось, со всей силы лягнул его парою копыт, угодив ему в нос около глаз, а если ударить в это место, будешь совершенно оглушен, так что лис без чувств повалился наземь. Видя это, осел еще шесть раз ударил его со всей силы, какая в нем была, нанося удары в голову, так что лис был сокрушен дотла, а потом принялся топтать его с великой яростью, пустив в ход еще и зубы, и так усердствовал, что убил его.
Когда лев увидел эту забаву, немедля кинулся вспять, ударился в бег, убрался и оказался в безопасности; а злокозненный и честолюбивый лис вместе с жизнью утратил величие, нажитое плутнями. И стало ясно, что его грамотность безмерно его вознесла, чтобы низвергнуть в смертельном падении.
Подлинно, мало значит грамотность в особе злокозненной и честолюбивой, ибо не сочетается в ней с доброй и подлинной рассудительностью и с той добродетелью, которую называют
Если бы лис позволил созвать совет, как желал лев, их предприятие было бы обсуждено получше, они пошли бы к ослу с большей компанией или помощью, а может, отправили какого-нибудь другого зверя, чтобы узнать правду, и дело не кончилось бы так прискорбно.
Глава XXXVI[150].
Хотя лев и лис отправились туда тайком, их заметила кошка-камергер, а потому последовала за ними, но тоже тайком, так что присутствовала при этой трагедии, оставаясь, однако же, на дереве несколько вдали, чтоб ее не приметили. Увидев, что ее государь пустился в бегство, она не промедлила двинуться той же дорогой, когда же увидела, что он останавливается, остановилась сама и, приблизившись, осведомилась, как тот себя чувствует. Слыша, что он сильно удручен, она отвела его в вертеп поблизости, где, постелив травы, дала ему улечься; сделала растирания, заставив отхлынувшую кровь вернуться на место, и уговорила его отдохнуть немного, сама же вышла из вертепа и забралась на высоту, чтобы нести стражу.
ebooksa