Бранкалеоне

Заяц, едва увидев, как осел задрал ноги, чтобы зашибить лиса, поспешно пустился назад к царской пещере, дабы возвестить остальным об этом злосчастии, и первым, на кого он натолкнулся, был капитан стражи алебардщиков, который, слыша эту дурную весть, без промедления созвал всех своих солдат и помчался туда, дабы исполнить свои обязанности. Побежала и кошка-мажордом с несколькими лисами из челяди, побежали и другие; всех их увидела дозорная кошка, и, созванные в вертеп, где пребывал лев, они услышали обо всем происшедшем. И хотя, с одной стороны, их опечалила дурная новость, с другой — они немало обрадовались, услышав о смерти лиса, ибо смертельно его ненавидели, завидуя его могуществу и будучи не в силах сносить, что царь делал лишь то, что желал и говорил лис: «Теперь-то наш государь узнает, хорошо ли отдаваться на жертву одному-единственному».

Помянутый заяц отправился прямо к волку-юстициарию и застал его за пыткою мыши, которую тот вздергивал на дыбе, чтобы вынудить у ней признание, что это она обгрызла курицу, преподнесенную в подарок великому канцлеру. Поведав волку обо всем случившемся, он заставил его бросить это занятие, тем более что лис умер, и повел его к месту столкновения, думая найти там льва, чтобы пособить ему хоть советом; на пути они тоже были замечены и окликнуты дозорною. Они нашли царя с большой частью его двора; держали совет de modo tenendo, и решено было вернуться на луг, но так скрытно, как только можно, а когда подберутся и смогут видеть сего великого зверя, каждый пусть внимательно его изучит, а еще и помыслит, как можно на него наброситься, чтобы взять в плен; так и было сделано.

Когда дошли до луга, все устрашились, ибо никогда не видали такого зверя, за исключением волка, который хорошо понял, в том числе по запаху, что это осел, но безухий, и расхохотался, говоря:

— Теперь-то я на славу пообедаю, коли он пришел мне в руки; не защитят его все эти украшения от моих зубов. Знайте, синьор лев, это моя еда, и я ее немало съел; нет здесь животного ничтожней его, а потому пойдемте вперед без тревоги, ибо я представлю вам отменную забаву.

— Потише, — отвечал лев, — я не поверю тебе так легко: хоть ты и волк, но можешь обманываться, как обманулся наш покойный канцлер, бывший, как сам ты говоришь, самым мудрым зверем в свете. Он думал, что это животное любезное, с этой мыслью приблизился к нему и простился с жизнью; поверь мне, он не таков, как ты думаешь.

— Вы знаете, синьор, — возразил волк, — как говорит пословица, что и у мудрых часто сваливаются штаны. Потому неудивительно, что свалились они у лиса, который не был так мудр, как считалось, хотя вашему величеству казался таковым, затем что вы не испробовали благоразумие и доблесть других. И хотя в сходках, учинявшихся для какого-нибудь обсуждения, его голос или мнение были лучше всех, так как решение всегда принималось в согласии с ним, но на деле было не так. Ибо советники, которые не могли ничего добиться от вашего величества иначе как через него, не осмеливались молвить ничего поперек, чтобы не нажить в нем врага. Кроме того, известно, что почти все советники — его сторонники и ставленники, и он никогда не желал ни назначить, ни предложить вашему величеству никого, кто знал бы столько, сколько он, чтобы потом выставлять себя самым мудрым. Поверьте мне, будь он мудр, не простился бы с жизнью, подвергая такой опасности вашу репутацию. Но как бы там ни было, это — доподлинно осел, и пойдемте же вперед без всякой тревоги.

— Я уверен, что ты обманываешься, — сказал лев, — почем знать, что те приметы, которые заставляют тебя считать его ослом, не обнаруживаются и в других зверях? Лис тоже поначалу думал, что это осел, а потом обнаружил, что это нечто иное. Знай, когда мы себя перед ним обнаружили, он не выказал ни малейшего страха и даже грозил нам; будь это осел, он был бы напуган. Потом, он говорил с такой степенностью и таким здравомыслием, что ясно показал себя зверем мудрым и важным, а не ослом, несуразным и несмысленным.

Слыша эту речь, волк засомневался, не обманывается ли он, и ощутил немалый страх, хоть того и не показывал.

— Ну, — сказал он, — как бы там ни было, я почитаю его ослом, и если он таковым окажется, дела мои хороши, если же окажется чем другим, нам не следует бояться, ибо нас много, а он один. Пойдем же нападем на него, и я вам обещаю не покидать вас и сражаться храбро, если понадобится; то же, я уверен, сделают и другие, особливо алебардщики.

Тогда лев ободрился немного, но, зная, что каждому дорога его шкура, не вовсе доверился уговорам волка не бояться, что его бросят, а особенно сам волк, в вящей опасности. Потому он отвечал так:

— Я хочу, чтобы мы двинулись вперед, но вместе с тем хочу быть уверен, что ты, волк, в особенности не оставишь меня одного: дело известное, когда обстоятельства очевидным образом худы, каждый старается спастись бегством, не заботясь о товарище. Поэтому хорошо бы мой мажордом с его сотоварищем сделали своими руками, отменно к этому пригодными, жгут из прутьев, дабы с его помощью сцепить нас, привязав каждому к ноге.

Выдумка льва была хороша, ибо союзы весьма легко распадаются, когда союзники заботятся лишь о собственной выгоде.

Волк не умел возразить, хотя не очень ему нравилось это изобретение, и маммоны живо исполнили царский приказ, связав их и крепко сцепив друг с другом. Таким манером они двинулись вперед и предстали пред взором осла. А тот, увидев вернувшегося льва с такой большой дружиной, помыслил о том, чему надлежало произойти, и счел себя вконец пропавшим и погибшим; того ради он обратился в бегство, дабы спастись, если получится, а на бегу вздумал поднять громкий шум, чтобы внушить им страх и, может, заставить отступить. Итак, он начал громко реветь и пердеть немилосердно, прыгать и безостановочно брыкаться, и этот грохот, сопровождаемый трескучим и необычным звуком его гремушек, внушил всем немалый страх и боязнь; посему они остановились. Приметив это, осел принялся лягать большой камень, там лежавший, как сказано выше: из сего произошло следствие, им непредвиденное, но ставшее для него спасительным. Копыта его, как сказано, были подкованы; ударяя в камень, он высекал тучу искр, которые, когда увидел их лев, ввели его в такой ужас, что он готов был умереть от боязни, и никак не меньший трепет объял волка.

Эти звери, как и большинство диких зверей, испытывают величайший страх пред огнем, не могут сносить его вида и бегут от него, как от смерти[151]. Поэтому, увидев, как искрится камень, они пришли в смятение и немедля пустились в бегство. А так как они были связаны друг с другом, лев, более быстрый и крепкий, потащил за собой волка, не могшего противиться его силе.

Другие животные, видя бегство своего царя, тоже не мешкая пустились бегом, а непроворные кабаны пришли в отчаяние и хрюкали с такой тоской, что рассмешили осла, который при виде этого бегства пустился вдогонку, чтобы перепугать их еще сильнее. Все спаслись, кроме льва: отягощенный волком, он не мог уйти так далеко, чтобы осел его не настиг. Увидев его вблизи, лев устрашился за свою жизнь, а потому со смиренным видом молил его остановиться и выслушать несколько слов. Он сказал, что пришел не для того, чтобы в чем-нибудь ему навредить, хотя вот этот волк имел дурные намерения на его счет; потому пусть он не гневается, но умирится и согласится вступить с ним, львом, в дружество, чего сам он в высшей степени желает, видя в нем зверя властительного и достойного всеобщей любви и почтения. Ослу немало понравилась эта речь, и, слыша о дурных намерениях волка, природного своего врага, он отвечал, что всегда был царственного духа и наклонен к миру и дружбе, особливо со зверьми могущественными. Поэтому он принимает его дружбу, с тем, однако, условием, чтобы сей же час убил волка, зверя подлого, злонравного и недостойного жить на земле. Немного требовалось увещеваний, чтобы подвигнуть льва на такое убийство, ибо он был разозлен на волка из-за того, что тот сделал, так что без дальнейших возражений умертвил его двумя ударами.

Таков был конец двух злонравных животных, лиса и волка, злонравие которых не смогло предохранить их от смерти. Лев, привязанный к трупу, жаловался, не в силах отвязаться. Но скоро пришла ему помощь, ибо маммоны, по присущей им верности, пребывали недалеко от царской особы, сидя на соседнем дереве, чтобы увидеть, чем кончится эта забава. Увидев, что заключен мир меж двумя могущественными зверьми, они слезли, распутали жгуты и освободили льва. Осел спросил о его намерениях, и лев отвечал, как сказано выше; на вопрос, кто он и как его имя, отвечал, что он лев.

— В таком случае, — молвил осел, — я хочу объявить тебе, кто я. Если ты — лев, я — Бранкалеоне и монарх всех зверей, и летучих и земных, и я пришел в твое царство, чтобы учинить ему осмотр. Украшения, которые ты на мне видишь, — не царский убор: тот куда богаче, а это я надел, чтобы меня не узнавали. Будет с твоей стороны любезно отпустить твоих клевретов и пойти моим спутником по этому лесу: я покажу тебе великие дела, в каких течет моя жизнь, и ты останешься весьма доволен.

Он пригласил его, так как опасался наткнуться на еще какое-нибудь препятствие, а в обществе льва мог обезопасить себя при всяком столкновении. Льву это приглашение было весьма приятно; он счел большой удачей сделаться другом и сотоварищем монарха. Поэтому, отпустив кошек с некоторыми частными распоряжениями, он пошел вслед за ослом, прося его, однако, о двух вещах: во-первых, чтобы больше не показывал ему огонь; во-вторых, чтобы прекратил грохот (под этим понимался пердеж), устрашавший его, подобно землетрясению.

Глава XXXVII. Как Бранкалеоне вместе со львом ушел из тех краев и что приключилось при переходе через речку

Нет сомнений, что осел (которого мы впредь будем звать Бранкалеоне) возгордился, видя, что царь животных боится его, чтит и считает монархом зверей; от этого он получал величайшее удовольствие, хотя не без страха потерять обретенную репутацию. Поэтому он беспрестанно кипятил себе мозг, думая, как бы ее уберечь. Он не считал разумным оставаться долее в этом краю, чтобы не нашли его там звери из той же компании, которых он опасался; потому он сказал льву, и они ушли оттуда, двинувшись к долине, чтобы перейти ее и водвориться на другой стороне. По дороге Бранкалеоне превозносил свои дела, выхваляя себя как зверя столь великой мудрости и власти, какая только бывала в свете, лев легко тому верил, так как не узнавал его, но видел недавние его дела, которые мнились ему величественными и произведенными кем-то больше зверя. Среди прочего осел объявил ему, что обладает властью над всеми стихиями, которую уже удостоверил в рассуждении огня, и желает показать ему, что это правда и в рассуждении воды. Он знал и предчувствовал, что скоро пойдет дождь, а потому сказал: