– Обломки до сих пор где-то лежат?
–
– А твоя мать умерла?
Она кивнула, чуть помедлив:
– Да. Умерла, когда меня родила. И моих сестер. А отец погиб потом. То есть мы думаем, что погиб. Он ушел на охоту и не вернулся.
Хэл нахмурился.
– Ты сказала мне, что твоя мать и тетки – последние люди-туземцы на Озанове. Но это не так. Фобо рассказывал, что не меньше тысячи изолированных малых групп скрываются в глубине лесов. А еще раньше ты сказала, что Растиньяк был единственным землянином, выжившим в катастрофе. Он был мужем твоей матери, естественно… и как ни невероятно это звучит, их союз – землянина и неземной женщины – оказался плодоносен! Одного этого хватило бы, чтобы мои коллеги сошли с ума. Это полностью противоречит принятому наукой факту – что их биохимия и хромосомы так странно совпали! Но я веду к тому, что у сестер твоей матери тоже ведь были дети. Если последний мужчина вашей группы умер за много лет до прибытия Растиньяка, кто был их отцом?
– Мой отец, Жан Жак Растиньяк. Он одновременно был мужем моей матери и моих трех теток. Они говорили, что он был идеальным любовником, – очень опытный, очень мужественный.
– О, – сказал Хэл.
И пока она возилась со спагетти и салатом, смотрел на нее в молчании, пытаясь как-то восстановить свою точку зрения на нравственность. В конце концов, этот француз был немногим хуже его самого. Может, даже и лучше. Он усмехнулся. Как легко осуждать кого-то за уступку соблазну, пока сам не окажешься в такой же ситуации. Интересно, как бы поступил Порнсен, обратись Жанетта к нему?
– …и вот, когда мы спустились по этой реке, – рассказывала она, – они перестали следить за мной так пристально. Дорога сюда от моего дома, где они поймали меня, заняла почти два месяца, и они думали, я ни за что не решусь убежать, чтобы попытаться вернуться обратно в одиночку. Слишком много в джунглях смертельных опасностей, ужасов, по сравнению с которыми ночной летун – сущая мелочь.
Она вздрогнула.
– Когда мы добрались до деревни, лежащей на самом краю их цивилизации, они разрешили мне прогулки внутри ограды. К тому времени я немножко узнала их язык, а они узнали мой. Но наши разговоры были очень простыми. Один из членов экспедиции, ученый по имени Аса’атси задался целью поставить надо мной всякие эксперименты, исследовать меня физически и ментально. В деревне в больнице была машина, сфотографировавшая меня изнутри. Скелет, органы,
– Они сказали, что это очень интересно – можешь себя представить? Я была так обнажена, как ни одна женщина – никогда-никогда, а им было очень
– Ну так что же! – рассмеялся Хэл. – Не можем же мы ожидать, что они станут относиться к тебе, как самец млекопитающего к самке млекопитающего… то есть…
Она одарила его игривым взглядом:
– А я – млекопитающая?
– Очевидно, безошибочно, бесспорно и восхитительно!
– За это тебе полагается поцелуй.
Она наклонилась к нему и прикоснулась губами к его губам. Он замер, реагируя так же, как реагировал на предложения Мэри о поцелуе. Но она, видимо, ожидала этого и сказала: