Корона из незабудок

22
18
20
22
24
26
28
30

Но мои молитвы не были услышаны. Я чуть оглянулась, пытаясь увидеть, есть ли позади меня дверь, и барон воспользовался этим, нападая и выбивая меч из моих рук. Он навалился на меня, приставляя нож к горлу. Я не могла даже вздохнуть, острое лезвие впивалось мне в кожу, и малейшее движение могло вызвать кровь.

— Почему тебе все еще не страшно? — обиженно, словно маленький ребенок, спросила барон.

Мне было страшно. Я боялась умереть теперь, когда познала, столько прекрасного есть в мире. И я боялась барона, потому что он был сильнее, вооружен, и совершенно безумен. Но новые знакомства и месяца путешествия изменили меня. Когда я видела барона в прошлый раз, я еще не теряла умирающего больного, которого пыталась спасти всеми силами. Не видела жестоко раненых и убитых. Не чувствовала всепоглощающей любви и наслаждения. Я была маленькой потерянной девочкой, у которой умерла мать, а барон — господином и богом для нашей и окружающих деревень. Никто не мог защитить меня от него, потому что его слова и желания для всех нас не слишком отличались от божественного повеления. Ты не можешь злиться на господа — эта одна из самых страшных ересей. Господь всегда прав.

Но барон не был господом. Он даже хорошим господином не был.

Он был бешеным псом, которого следовало убить, чтоб не заразил других.

Поэтому я боялась. Но кроме ярости я испытывала сожаления — я не хотела умирать сейчас, после того, как познала чудо прикосновения любимого человека. Ярость, от каждого его слова, за девушек, что он убил и сломал раньше, за тех, кого он и за людей-то не считал. Отвращение от его прикосновений, запаха, взгляда. И еще обжигающую жажду жить.

Этот клубок эмоций заставлял меня извиваться, пинаться, драться, как животное, которым он меня и считал. Я дернулась чуть сильнее, и сталь ножа укусила меня. Пошла кровь, и барон отдернул руку от моего горла.

— Не смей помирать так просто! — прошипел он, но я воспользовалась этим мгновеньем, и укусила его руку, что держала нож. Он вскрикнул и разжал пальцы. Я провернулась, ударяя его плечом, и потянулась за ножом. Он был так рядом, я почти чувствовала его кончиками пальцев, мне не хватало совсем немного, еще чуточку! Но руки барона были длиннее, и он схватил нож, вновь отбрасывая меня к стене. Подобрал оружие, и медленно поднялся, наступая. Я вскочила, и побежала, коридор, поворот, еще один, и — запертая дверь. Я дергала ее, как безумная.

— Я думал насладиться тобой постепенное. Твоей болью, страданием, но лучше всего — желанием этих страданий. Так смешно, когда вы, словно псы, начинаете ловить каждое доброе слово и жест, и дорожить ими. Но ты посмела сделать не так, как я желал, испортить себя, и поэтому я тебя убью.

Он занес надо мной нож. Меня всю трясло. Бросаться на него, укрыться от удара, у меня были мгновенья — но я не понимала, что делать. И в этот момент раздались глухие удары, ругань, с тяжелым скрипом где-то открылась дверь и я услышала знакомые голоса. От облегчения ноги перестали меня держать, и я сползла на пол.

— Мария?

— Я тут! Помогите! — закричала я. Барон выругался, и громко спросил:

— Кто посмел?! Вы знаете, чьи владения нарушаете?!

Быстрые шаги, и вот перед нами стояли запыхавшиеся Джон с Этьен.

— Отпусти ее немедленно, — приказал Джон.

— Кто ты такой, чтобы говорить мне, как себя со своим имуществом вести? Это ты ее попортил? Право первой ночи принадлежало мне, как ее хозяину. Чем возместишь мне ущерб, а рыцарь?

— Мария моя. Не смей ее трогать.

Словно насмехаясь над словами Джона, барон схватил меня за и приподнял. Я застонала от боли, и Джон сделал нервный шаг вперед. Этьен положил руку ему на плечо, останавливая.

— Мы можем договориться иначе. Не обязательно драться.

— Крестьяне — такие же люди! Как их феодал, ты должен заботиться о них не меньше, чем они — о тебе! Нельзя относится к людям, как к вещам, — возмутился Джон, и, несмотря на чудовищную ситуацию, я улыбнулась: не только меня — всех крестьян Джон считал заслушивающими жизни.