— Не-а.
— Ну и черт с тобой. Сейчас поцелую тебя.
— Пожалуйста,— она нисколько не смутилась. Наоборот, в ожидании поцелуя выпятила нижнюю губу.
— Дура... Нетронутая же...
От нее и в самом деле веяло незапятнанностью, целомудрием.
Как-то январским морозным вечером, конечно же, будучи во хмелю, я свалился в какой-то люк рядом с киоском. Позвал на помощь Ё-тян, она пришла, помогла выбраться, забинтовала правую руку, которую я изрядно поранил, и как-то очень проникновенно сказала:
— Слишком много пьете...
Я и сам, пока она промывала и бинтовала рану, подумал, что пора с алкоголем кончать; я ведь не переношу ран, крови, по мне лучше умереть, чем стать калекой.
— Не буду,— пообещал я.— С завтрашнего дня ни капли.
— Правда?
— Сказал же: брошу... А тогда пойдешь за меня замуж? спросил я в шутку.
— А то нет,— совершенно серьезно ответила она.
— Ну, тогда все. Теперь уж как не бросить...
И, конечно же, на следующий день я опять чуть ли не с утра был под хмельком.
Вечером вышел прогуляться. У киоска остановился.
— Ё-тян, извини, опять пил...
— Ой, как не стыдно, зачем притворяться пьяным?
В груди что-то сжалось, и хмель моментально прошел.
— Я не притворяюсь. Я в самом деле пил.
— Не надо смеяться надо мной,— она нисколько не сомневалась, что я трезв и шучу.