Смерть пахнет сандалом

Я лишь продолжал отбивать поклоны.

– Ну а ты, государь? – молвила императрица. – Чжао Цзя столько людей нам казнил, даже этим твоим доверенным приспешникам головы поотрубал, разве не следует и тебе что-то ему пожаловать?

Уголком глаза я увидел, как государь торопливо вскочил с кресла и растерянно проговорил:

– Так у меня ничего нет, что я ему пожалую?

– По моему мнению, – холодно проговорила императрица, – вот это кресло, которое ты освободил, ему и стоит пожаловать!

6

Как же радостно сыночку слушать старого отца! Папка, ты мой папка! Ты ж императрицу и императора видывал! Чудо из чудес! Вот теперь и Сяоцзя превращают в палача! Осталось только у отца понабраться мастерства…

Отрывок из маоцян «Казнь сандалового дерева», «Сын с отцом ведут беседу»

Опустилась ночь. Сяоцзя сидел на теплой соломенной циновке, опершись спиной о столб навеса и прищурившись, как большой заяц. Пламя в печке освещало его молодое лицо. Из лоснящегося рта то и дело вылетали то ли невероятно глупые, то ли совершенно мудрые фразы, то и дело врывавшиеся в мои воспоминания и рассказ: «Отец, а какое у императора обличье?» От этих бесконечных вставок между моими воспоминаниями и тем, что происходило перед глазами, устанавливалась какая-то тесная связь. «Отец, а у императрицы тоже титьки есть?» Я вдруг ощутил запах гари из котла с маслом и испугался. До меня вдруг дошло: Правитель Небесный, котел с маслом это не котел с водой, водой можно только обвариться, а от масла можно и пожар устроить! Я вскочил с циновки и громко крикнул:

– Сынок, быстро сюда!

Подскочив к котлу, я не стал искать щипцы и прямо голыми руками вытащил из него сандаловые колышки. Поднес их к фонарю и тщательно осмотрел. Они отливали черным и испускали аромат. Похоже, не обгорели. Я обтер их, обжигающе горячие, белой тряпицей, повертел, слава всем богам что на Небе и на Земле, ничего не обгорело. Должно быть запах горелого шел от говядины. И я вытащил поварешкой остатки мяса и отбросил их в сторону. Раздался опасливый голос старшего управских:

– Случилось что, батюшка?

– Нет, ничего.

– Ну и хорошо.

– Почтенный Сун, батюшка – чиновник седьмого ранга, я теперь вас не боюсь! – встрял сын. – Отныне только попробуй обидеть меня, сразу пулю схлопочешь, – сказал он, ткнув указательным пальцем в голову Суна Третьего, – бах, и все мозги вон.

– Братец Сяоцзя, разве я когда-нибудь обижал вас? – молвил Сун Третий. – К чему говорить о том, что ваш батюшка стал чиновником седьмого ранга? Даже когда он им не был, то я все равно не смел задевать вас. Вашей супруге стоило лишь скривить рот перед начальником Цянем, и служба вашего покорного слуги могла пойти наперекосяк.

– Эй, глупыш, опять людей разыгрываешь.

Я обратил внимание, что в тени помоста стояло несколько служителей управы. Я убавил огонь и добавил масла в большой котел. Потом осторожно погрузил в него два драгоценных колышка. И напомнил себе: «Чжао Цзя, аккуратнее!» Как говорится, человек уйдет – останется имя, дикий гусь пролетит – останется свист крыльев, вот лишь когда удастся успешно совершить сандаловую казнь – ты действительно станешь палачом-чжуанъюанем. А если она у тебя не получится, то твое славное имя на этом и кончится.

Пожалованные императрицей четки я повесил на шею, сошел с драконьего престола, на котором сидел государь, поднял глаза к небу, на редкие звезды и уже взошедшую на востоке луну, похожую на серебряный таз. Под этим особенно ярким лунным светом душу охватило беспокойство, будто должно было случиться что-то значительное. Взяв себя в руки, я вдруг подумал, что сегодня четырнадцатое число восьмого месяца, а завтра будет пятнадцатое, Праздник Середины осени. Самый благоприятный на свете день. Вот уж счастливчик ты, Сунь Бин, что его превосходительство Юань выбрал для казни такой славный день! При свете огня в печке и мерцании луны на небосводе я смотрел, как два сандаловых колышка переворачиваются в масле, как две свирепые черные змеи. Рукой, обернутой белой тряпицей, я взялся за один колышек и вытащил его – ничего делать кое-как я не смел. Колышек был весь блестящий и невероятно скользкий, одна за другой капли масла собирались на его остром конце, потом соединялись в одну линию и беззвучно падали в котел. Было ясно видно, что масло стало вязким и тягучим. От него шел запах гари. И чувствовалось, что сандаловый колышек прибавил в весе. Я понял, что он пропитался немалым количеством масла, изменились свойства дерева, оно стало крепким и скользким – прекрасным орудием казни.

Пока я в одиночестве любовался сандаловым колышком, сзади коварно подкрался начальник управских служителей Сун Третий и надменно поинтересовался:

– Батюшка, разве смысл не в том, чтобы просто пригвоздить человека, зачем тратить так много усилий?