Тут же появился маленький нищий с бумагой для розжига. Коротышка зажег спрятанный за статуей Матушки-Чадоподательницы огарок свечи белого воска, и храм сразу ярко осветился. Стало ясно видно даже помет летучих мышей на лике Матушки. Чжу Восьмой ткнул пальцем в циновку:
– Присаживайтесь.
Что оставалось делать? Я плюхнулась на циновку. Было ощущение, что ног нет. Ах, бедные ножки мои, с тех пор, как отца схватили и посадили в кутузку, вы мотались туда-сюда, все подошвы стерлись… Милая левая ножка, милая правая ножка, ох, как тяжело пришлось вам!
Чжу Восьмой смотрел на меня проницательным взглядом, словно ждал, когда я раскрою рот и заговорю. То, что светилось зеленым в его руках, изрядно потускнело. При ярком свете свечи я наконец разглядела: это был сверток из марли, а внутри него – несколько сотен светлячков. Я недоумевала про себя, не понимая, зачем этому господину играться с насекомыми. Когда я уселась, нищие тоже раздобыли себе циновки и сели, а некоторые и вовсе улеглись. Но сидели и лежали они молча, даже необычайно бойкая обезьянка Семерочки Хоу тихо пристроилась перед ним. Лапы и голова у нее, как всегда, беспрестанно двигались, но потихоньку. Чжу Восьмой смотрел на меня, все нищие тоже, разглядывала меня даже мохнатая обезьянка. Я отвесила Чжу Восьмому поклон:
Спаси моего отца, Восьмой господин. Его превосходительство Юань, немец Клодт да уездный глава Цянь Дин
проводить казнь будет мой свекор Чжао Цзя и мой муж Чжао Сяоцзя. Они не хотят отцу легкой смерти, хотят, чтобы он полуживым-полумертвым помучался пять дней после казни, до тех пор, пока не откроется движение по железной дороге между Циндао и Гаоми… Прошу Восьмого господина вызволить моего отца, иначе его убьют. Удар меча – и с ним будет покончено, нельзя потакать козням заморских дьяволов, господин мой Чжу Восьмой…
пропел Чжу Восьмой, а потом сказал:
– Эти пирожки не подаяние, я посылал мальца к Цзя Четвертому купить их специально для тебя.
Из-за статуи Матушки выбежал маленький нищий с маслянистым бумажным пакетом и положил его передо мной. Чжу Восьмой потрогал его:
– Без еды какая сила, раз не поешь, оголодаешь страшно. Ешь, пока горячие.
– Восьмой господин, огонь уже брови обжигает, зачем мне пирожки?
Чжу Восьмой протянул правую руку, на которой было на один палец больше, чем нужно, покачал ею у меня перед глазами. Вдруг в руке появился блестящий ножичек. Ловко орудуя острием, Чжу Восьмой легко вскрыл упаковку, и передо мной появились четыре пышущих жаром больших пирожка. Слойка от Сун Сихэ, лепешка от Ду Куня, моя же собственная вареная собачатина да булочки из кислого теста от ЦзяЧетвертого – это четыре знаменитых кушанья уезда Гаоми. В Гаоми лавок, торгующих собачьим мясом, немало, почему же знаменитым блюдом стала именно собачатина, которую варят в моей семье? А у нашей собачатины исключительный вкус. Почему у нее исключительный вкус? Потому что, готовя собачатину, мы всегда незаметно добавляем к собачьему мясу свинину, а когда собачья нога и свиная нога доходят вместе с бадьяном, имбирем, корой пробкового дерева и сычуаньским перцем, я еще потихоньку вливаю в котел чашу желтого вина. Вот и весь секрет. Господин Чжу Восьмой, если вы сумеете спасти моего отца, то я каждый день буду посылать вам собачью ногу и кувшин вина. Только гляньте на эти четыре пирожка: три внизу, один сверху, чем вам не молитвенный подсвечник? Вот уж действительно заслуженная слава:
Чжу Восьмой подал ножик мне, чтобы я поела, а может быть, чтобы я не обожгла о пирожок руки. Или он, возможно, опасался, что руки у меня нечистые. Отмахнувшись от ножика, я прямо рукой схватила пирожок. Тот грел пальцы, в ноздри сразу полез запах теста.
Хоть я и не из высшего общества, но, считай, женщина из приличной семьи. Перед столькими нищими я не могла показать себя жадной до еды. Я должна была щипать пирожок маленькими кусочками, но рот меня не слушался. Он сразу откусил большую часть пирожка Цзя Четвертого, кусман размером больше моего кулака. Я знаю, что женщина, когда ест, должна тщательно пережевывать все и медленно глотать. Но из горла у меня высовывалась жадная ручка, которая хватала только что откушенный кусок и мгновенно утаскивала его за собой вниз. Вкуса пирожка я и не успевала ощутить, а его и след уже простыл. Даже сомнение появилось, попал ли этот пирожок вообще ко мне в живот. Говорят, нищие обладают таким колдовством, что могут устроить взбучку подлому псу за стеной да управлять мыслями других людей. Вроде бы пирожок попал мне в рот и опустился в живот, а может быть на самом деле ко мне в живот он не попадал. Возможно, он оказался в животе Чжу Восьмого. Если пирожок и попал ко мне в живот, то почему внутри такая пустота, и есть хочется еще больше, чем до того, как я к этим пирожкам прикоснулась? Руки не повиновались мне, сами по себе схватили второй пирожок, который я в три приема слопала. Проглотив два пирожка, я, наконец, почувствовала, что в животе что-то обосновалось. Торопливо заглотнула я и третий пирожок, и в животе появилась некоторая тяжесть. Я понимала, что наелась, но руки сами уже добрались до последнего пирожка. В моих маленьких ручках он выглядел большим, как увесистая, отвратительная голова. При мысли о том, что три таких больших, увесистых, отвратительных пирожка уже упокоились у меня в животе, я звонко и позорно рыгнула. И хотя живот был полон, рот еще не насытился. Но как-никак, три больших пирожка уже оказались у меня в животе, потому ела я медленно, и все не сводила глаз с того, что передо мной. Я чувствовала на себе проницательный взгляд Чжу Восьмого, а у того за спиной сверкало еще несколько десятков глаз-звездочек. Все нищие смотрели на меня, и я понимала, что в их глазах я из небожительницы превратилась в обычную, жадную до еды бабу. Эх, все говорят, мол, человеческая жизнь – это вдох полной грудью, а не лучше ли сказать, что жизнь – это полный рот еды. Живот набил – лицо сохранил; живот пустой – ни стыда ни совести.
ebooksa