– Привести казнь в исполнение! – отдал приказ Ган И.
Чжао Цзя снова схватил Лю Гуанди за кончик косы и тихо проговорил:
– Воистину виноват, сановник! – Потом молниеносно сделал полуоборот вокруг своей оси, и голова Лю Гуанди оказалась у него в руке. Он ощутил, насколько она была тяжелой, тяжелее всех голов, которые ему приходилось отрубать. Обе руки – с мечом и с головой – немного заныли. Высоко подняв голову Лю, он громко крикнул надзирающему чиновнику: – Прошу ваше превосходительство засвидетельствовать казнь!
Ган И мельком глянул на эшафот и тут же отвел взгляд.
Подняв голову Лю, Чжао Цзя, как заведено, показал ее стоявшим под эшафотом зрителям. Кто-то выражал шумное одобрение, кто-то плакал. Лю Пу без сознания лежал на земле. Чжао Цзя заметил, что глаза сановника Лю были широко открыты, брови были сведены, зубы были сдвинуты в сторону и клацали. Чжао Цзя был уверен, что голова Лю продолжает жить, а его глаза, конечно же, еще видели палача. Правая рука, которой он держал голову, болезненно застыла. Коса, за которую он держал голову, была как скользкий угорь, трепыхалась и норовила выскользнуть из мокрой от пота и крови руки. Чжао Цзя заметил выкатившиеся из глаз чиновника слезинки, которые постепенно темнели, словно заливаемые водой угли.
Чжао Цзя опустил голову Лю Гуанди. Выражение мертвого лица было безмятежным, и палач в душе немало успокоился. «Сановник Лю, – сказал он про себя, – работу свою я выполнил довольно аккуратно, не мучил вас, почтенного. Не зря мы с вами познакомились». Потом с помощью подмастерья Чжао Цзя, так же ловко орудуя мечом, обезглавил Таня, Линя, обоих Янов и Кана. Своей превосходной техникой он проявил уважение ко всем шести благородным мужам.
После этой потрясающей казни в столице среди простого народа было много пересудов. Обсуждали в основном два момента: потрясающую технику Чжао Цзя и необычное поведение шести благородных перед лицом смерти. Говорили, что из глаз отрубленной головы Лю Гуанди текли слезы, а изо рта слышалось громкое слово: «Государь». А отделенная от тела голова Тань Сытуна будто бы успела продекламировать какие-то красивые строфы…
Эта наполовину верная, наполовину придуманная молва принесла Чжао Цзя огромную славу. Впервые древнее и презренное ремесло палача попало в поле зрения людей и его высоко оценили. Неслышно, как ветерок, эта народная молва проникла и в императорский дворец и достигла ушей императрицы Цыси. Эта свалившаяся на Чжао Цзя невероятная слава предопределила весь его дальнейший жизненный путь.
Глава 11. Золотые пистолеты
1
Рано утром группа высших офицеров правого крыла императорской гвардии из поселка Сяочжань под Тяньцзинем прибыла вместе с военным оркестром и батальоном кавалерии к небольшой пристани на северном берегу реки Хайхэ для встречи товарища военного министра и юридического комиссара провинции Чжили[113], его превосходительства Юань Шикая из Пекина. Тот ездил в столицу с пожеланиями долголетия и подарками для возобновлявшей свое действенное правление вдовствующей императрицы Цыси.
Среди прибывших на встречу были советник начальника управления по военным делам Сюй Шичан, впоследствии – президент Китайской республики[114], старший инспектор управления по военным делам Фэн Гочжан, впоследствии – президент Республики, офицер среднего звена Чжан Сюнь, впоследствии – генерал-инспектор района Янцзы и «маршал с косой», выступивший за реставрацию Китайской империи во главе с Пу И[115], командир второго пехотного батальона Дуань Чжигуй, впоследствии – министр сухопутных сил Республики, командир третьего дивизиона артиллерии Дуань Цижуй, впоследствии – премьер-министр и президент Республики, командир третьего пехотного батальона Сюй Банцзе, впоследствии – глава администрации президента Республики, заместитель командира третьего пехотного батальона Ван Шичжэнь, впоследствии – премьер Республики… В то время это были амбициозные молодые офицеры, они и в самых смелых мечтах представить себе не могли, что через пару десятков лет в их руках может оказаться судьба Китая.
В рядах встречающих один человек по знаниям превосходил всех в правом крыле императорской гвардии. Это был Цянь Сюнфэй, командир отряда конной охраны Юань Шикая. Его одним из первых послали учиться в Японию, где он закончил офицерскую школу. Высокий и стройный, густые брови вразлет, большие глаза, ровные белоснежные зубы. Он не курил, не пил, не играл в азартные игры, не таскался по проституткам, был строгим и дисциплинированным. Юань Шикай очень ценил его как за внимание к людям, так и за прекрасную стрельбу. В тот день Цянь восседал на белоснежном коне, форма его была отглажена, сапоги – начищены, на ремне из бычьей кожи висели два золотистых пистолета. За ним крыльями ласточки расходились шестьдесят боевых скакунов. Охранники, восседавшие на них, все были отборные молодцы, грудь вперед, живот поджат. За плечами у всех были скорострельные тринадцатизарядные винтовки немецкого производства. По сторонам они не глядели, напуская на себя вид немного деланый, но все же внушительный.
Время уже перевалило за полдень, а пароход с его превосходительством Юанем все никак не показывался. На обширной глади Хайхэ не было видно ни одной рыбацкой лодки. Лишь несколько белоснежных чаек то кувыркались в воздухе над рекой, то скользили по ее поверхности вдоль течения. Уже стояла глубокая осень, и большинство деревьев сбросили листву, лишь на некоторых дубах и кленах еще оставались красные или золотистые листья, которые придавали обоим берегам Хайхэ особую прелесть. Небо было покрыто рваными тучами, с северо-востока дул влажный ветер, который нес с собой соленое дыхание залива Бохайвань. Лошади вдруг начали беспокойно бить копытами, махать хвостами и фыркать. Конь под Цянь Сюнфэем то и дело поворачивал голову и покусывал седока за колени. Цянь Сюнфэй украдкой посматривал на высших офицеров рядом. Лица у тех раскраснелись, сырой и холодный ветер очевидно забирался им под самую форму и продувал их внутренности до костей. На носу у Сюй Шичана повисла сопля, у Чжан Сюня из глаз текли слезы, и он позевывал, Дуань Цижуй наклонился вперед на лошадиную шею и, казалось, вот-вот должен был свалиться. Остальные, судя по их виду, тоже находились в столь бедственном положении, что и слова не подберешь. В душе Цянь относился к сослуживцам с презрением и стыдился их компании. Он тоже испытывал усталость, но считал, что всегда нужно сохранять выправку бравого офицера. При ожидании, когда немеют все члены, лучший способ убивать время – предаваться пустым мечтаниям. Глаза Цяня вроде бы просто созерцали широкую гладь реки, но в действительности перед ним колыхались картины из прошлой жизни.
2
– Малыш Сицзы, а малыш Сицзы! – звучал в ушах бесконечно родной голос, то удаляясь, то приближаясь, как при игре в жмурки. И перед глазами ясно предстала картинка из детства в родных краях, когда они со старшим братом гонялись друг за другом на краю рисового поля. В ходе этих наивных догонялок тело брата постепенно становилось выше и кряжистее. Брат подпрыгивал и протягивал руку, чтобы схватить удирающего малыша за черную блестящую косу, но никак у него не получалось. Иногда кончики пальцев явно касались кончика косы, но стоило попытаться ухватиться за него, как коса ускользала, словно хвост черного дракона. От огорчения старший брат даже топнул ногой и расплакался. Брат вдруг резко обернулся, и это был уже не подрастающий юноша с голым подбородком, а чиновник императорского двора с красивой развевающейся бородой. Цянь тотчас же вспомнил ссору с братом перед отъездом в Японию. Брат был не согласен с тем, что он отказался от экзаменов на чин. А он ему сказал, что взлелеянные государственными экзаменами – ходячие трупы. Брат хлопнул по столу так, что от сотрясения вся вода выплеснулась из чашек. Глупость! Борода брата дрожала, от гнева весь его величественный вид переменился. Но гнев быстро перерос в скорбный смех над собой. «Если на то пошло, – сказал брат, – сколько талантливых и гениальных людей с древности до наших дней можно считать никчемными, ходячими трупами! Даже почитаемые тобой Вэнь Тяньсян[116] и Лу Фанвэн[117] – тоже никчемные! Тоже ходячие трупы! А в этой династии Цзэн Вэньчжэн[118], Ли Хунчжан[119], Чжан Чжидун[120] – тем более никчемные, бездарные, как твой старший брат, их можно считать лишь живыми мертвецами, которые и ходить-то сами не могут!» – «Старший брат, я не это имел в виду». – «А что ты имеешь в виду?» – «Я считаю, что Китай должен идти вперед, нужно отменить экзамены, создать учебные заведения нового типа, отказаться от всех устоявшихся шаблонов и устаревших учебных предметов, обратить большее внимание на общеобразовательные дисциплины. Необходимо в наши глубокие и грязные стоячие воды влить свежую и чистую струю. Китаю нужны коренные изменения, иначе он через какое-то время погибнет. Но чтобы провести эти изменения, Китаю нужно учиться у иностранцев. Я для себя уже все решил, и ты, брат, с твоими замшелыми идеями мне не препятствуй». Брат вздохнул: «Каждому свое, насильно мил не будешь, но я все же считаю, что лишь выходя в мир после сдачи экзаменов, можно стать солидным человеком, все остальное – ересь, даже если удастся занять высокое положение – все равно уважать не будут…» – «В смутные времена, брат, превыше всего ценятся дела военные, в мирное время – дела гражданские, из нашей семьи уже вышел один
Ветер постепенно крепчал, на Хуайхэ поднимались серые валы. Вспомнилось возвращение в родной Китай на японском колесном пароходе «Пусан». За пазухой у него лежало рекомендательное письмо господина Кан Ювэя с просьбой аудиенции у Юань Шикая…
3
Осень. С рисовых полей вокруг Сяочжаня разносился запах колосков. Перед аудиенцией у его превосходительства Юаня Цянь Сюнфэй два дня незаметно покрутился в поселке, изучая все взглядом знатока. На плацу ежедневно тренировались солдаты и офицеры новой армии, они действительно отличались отличной выправкой и при себе носили самое передовое оружие, все здесь было упорядоченно и слаженно, никакого сравнения с вконец опустившейся в своем разладе японской армией. Посмотрев на солдат и познакомившись с офицерами, Цянь Сюнфэй еще до встречи с его превосходительством Юанем преисполнился глубокого уважения к нему.
Резиденция его превосходительства Юаня располагалась на расстоянии двух полетов стрелы от казарм. По обе стороны от входной арки, как черные стальные башни, стояли четыре дюжих охранника. Все – в кожаных ботинках и обмотках, с кожаными патронташами на кожаных ремнях, в руках – немецкие винтовки с казенной частью, синеватые стволы которых были похожи на оперение ласточек. Цянь представил на входе письмо Кан Ювэя, и привратник пошел доложить.
ebooksa