Смерть пахнет сандалом

– Быстро схватить Сунь Бина и предать суду – единственный способ для вас избежать беды, ваше превосходительство, – проговорил советник, глядя на него в упор горящим взглядом. – Но я знаю, что вы этого не сделаете.

– Значит, настоящая причина твоего ухода не желание вернуться в родные края на покой, а стремление убраться подальше от беды.

– Ваше превосходительство – человек мудрый, – ответил советник, – на самом деле, если вы сможете порвать связь с той женщиной, то арестовать Сунь Бина будет проще простого, как ладонь перевернуть. Если же вы не желаете брать инициативу на себя, то позвольте недостойному послужить вам верой и правдой, как верный пес или надежный скакун.

– В этом нет нужды! – бросил уездный. – Поступай по собственному разумению, советник!

Советник сложил руки на груди в поклоне:

– Тогда, ваше превосходительство, прощайте, желаю вам лично разобраться во всем!

– Береги себя, советник! – Уездный повернулся и крикнул во двор: – Чуньшэн, вели седлать коней!

2

В полдень уездный на белой лошади-четырехлетке, в полном чиновничьем облачении, под охраной доверенного слуги Чуньшэна и начальника конной стражи Лю Пу, выехал из северных ворот уездного города. Вплотную за ним следовали Чуньшэн на рослом черном муле и Лю Пу на быстром скакуне. И лошади, и мул провели зиму в конюшне, и широкие просторы вместе с запахами ранней весны будоражили их, они весело взбрыкивали и без конца звучно фыркали. Мул Лю Пу покусывал за круп белую лошадь уездного, и от этого та резко отскакивала вперед. Дорога была трудная, все подтаяло, и на поверхности земли проступила черная грязь. Лошади шли неустойчиво, уездный был вынужден гнуться вперед, обеими руками крепко вцепившись во взлохмаченную гриву лошади.

Так, двигаясь на северо-восток, они через час пересекли бурные весенние воды реки Масан и выехали на бескрайние просторы северо-восточного Китая. Ласково грело полуденное солнце, на освещаемом золотистыми лучами пространстве среди сухой травы и стерни пробивались крохотные, как ворсинки, ростки новой зелени. Напуганные топотом копыт, по пути то и дело вылетали и отскакивали врассыпную дикие кролики и лисы. Во время своего путешествия трое из Гаоми видели высокое полотно железной дороги Цзяочжоу – Цзинань и работающих на нем людей. Светлое настроение уездного, вызванное необозримыми далями и высоким голубым небом, совершенно испортилось при виде длинной, как змея, магистрали. В голове одна за другой проносились картины недавнего кровопролития в Масане. Он ощущал подавленность в душе и неровно дышал. Цянь Дин ударил белую лошадь каблуками сапог, от боли та пустилась вскачь, его тело, следуя движениям лошади, закачалось бешено во все стороны, и напряженное настроение, похоже, понемногу само собой растряслось.

Солнце уже клонилось к западу, когда они въехали в пределы уезда Пинду. В деревеньке Цяньцю они отыскали богатый двор, где можно было покормить лошадей и перекусить самим. Хозяин – седоволосый сюцай – встретил начальника уезда со всем уважением и почитанием и предложил им вино и еду: дикого кролика, тушенного с морковью, тушеный же соевый творог с капустой и кувшин желтого вина из проса. Приятные слова и чистосердечный прием вызвали у начальника уезда прилив гордости. Он чувствовал, как в груди волнуется возвышенный дух, как бурлит горячая кровь. Старик-сюцай предлагал ему остаться переночевать, но уездный твердо решил продолжать путь. Взяв его за руку, старик со слезами на глазах сказал:

– Такие хорошие чиновники, как вы, сановник Цянь, которые не останавливаются перед трудностями, ратуют за народ, так же редки, как перо феникса и рог цилиня. Повезло народу Гаоми!

Уездный взволнованно проговорил:

– Мне, почтенный шэньши, платит жалованье императорский двор, и еще я пользуюсь поддержкой народа, как же мне не отдавать вам все силы!

В кровавом свете сумерек Цянь Дин забрался на свою кобылу, малым поклоном простился со старым сюцаем, который проводил его до самой околицы. Там Цянь вытянул лошадь плетью, та с долгим ржанием выбросила передние ноги и с воинственным видом рванулась вперед, как стрела. Уездный не обернулся, но в душе у него пронеслось множество классических стихов о проводах. Заходящее солнце, вечерняя заря, старая дорожка, засохшее дерево, озябшие вороны… Все эти мысли переполняли его грустью, но сердце радовалось и полнилось отвагой.

На всем скаку они вылетели из деревни, и перед ними открылась еще более безлюдная и отдаленная местность. Широкий простор. Земли болотистые, низинные, малонаселенные. Среди сухой травы в половину человеческого роста смутно виднелась извивающаяся серой змейкой тропинка. Лошади, вскинув голову, мчались по ней, ноги всадников с непрерывным шуршанием терлись о сухую траву по бокам. Постепенно все больше темнело, мерцал лишь рог новой луны. Пурпурный небосвод украсился роскошными созвездиями. Задрав голову, уездный смотрел на них… Великолепная Большая Медведица, мерцающий Млечный Путь, проблески метеоров прорезают небесный свод. Ночь была все глубже, и вокруг становилось все холоднее. Лошадь бежала все медленнее, уже не мчалась, перешла на рысцу, потом – на быстрый шаг, наконец – на ленивую поступь. Уездный подхлестнул ее. Лошадь с досадой подняла голову, рванула вперед, но через пару шагов снова пошла неохотно и устало. Порыв в душе понемногу ослабевал, жар в теле постепенно угасал. Ветра не было. Влажный морозный воздух, словно острое лезвие, резал неприкрытые участки кожи. Уездный заткнул плеть за луку седла, убрал руки в широкие рукава одежды, поводья откинул на сгиб руки, сжался всем телом и дал кобыле волю идти как придется. Здесь, в глубине просторов полей, дыхание лошадей и шорох одежды, трущейся о сухую траву, звучали пугающе громко. Изредка из отдаленных деревень доносился глухой лай собак, и от этого ночь становилась еще более таинственной и непредсказуемой. В душе уездного поднялось горестное чувство. Выехали они в спешке, и он таки забыл надеть безрукавку на лисьем меху. Это был подарок высокопоставленного тестя. Помнится, тесть вручал ему эту штуку с особой торжественностью. С виду невзрачную вещь командующему Цзэн Гофаню пожаловала государыня императрица. Лет безрукавке было немало, она отсырела, в ней завелись насекомые, лисий мех кое-где обтерся, но она давала необычайное тепло. Думая о забытой верхней одежде, уездный погрузился в воспоминания о прошлом.

Вспомнились горести детства, бедность и старательная учеба, вспомнилось ликование от поступления в среднюю школу, вспомнились поздравления сверстников, когда он породнился с внучкой семьи Цзэн, в том числе поздравления от учившегося вместе с ним в средней школе Лю Пэйцуня, брата Лю Гуанди. Лю Пэйцунь был силен в каллиграфии, письмена у него походили на людей, а еще он писал превосходные стихи. Чтобы поздравить его со вступлением в брак, Лю написал молодым такое красивое пожелание: «Две жемчужины – талантливый юноша и прекрасная дева – образовали прекрасный союз». В то время перед Цянь Дином словно открывался большой светлый путь. Но, как говорится, «мертвый правитель района хуже живой крысы». Цянь застрял на шесть лет в министерстве общественных работ, жил в ужасающей нищете, поневоле приходилось пользоваться положением жены, обращаться к семье Цзэн, хлопотать о переводе в провинцию. Потом несколько раз он менял место службы, пока его не назначили начальником уезда Гаоми, на этот, считай, тучный пост. Попав в Гаоми, он изначально намеревался всесторонне проявить свои способности и умения, достичь успехов и понемногу продвигаться вверх. Но очень скоро Цянь понял, что в таком месте, как Гаоми, на которое зарятся чужаки, о повышении мечтать не приходится, а тем более – о титуле знатного вельможи. Удастся просидеть весь срок без происшествий – и то, считай, повезло. Ах, настали последние дни династии, звонкий колокол выброшен, талантливые люди не нужны, громыхает лишь глиняный котел[121], можно просто плыть по течению и заниматься самосовершенствованием…

Из глубины воспоминаний вырвала внезапно всхрапнувшая под ним лошадь. Недалеко в зарослях травы сверкнули две пары ярко-зеленых глаз.

– Волки! – воскликнул уездный и машинально сжал окоченелыми ногами брюхо лошади, а руками суетливо натянул поводья. Лошадь заржала, встала на дыбы и сбросила его на землю.

Следовавшие за лошадью уездного Чуньшэн и Лю Пу, у которых от холода свело распахнутые рты, увидели, что начальник упал. На миг оба растерялись и застыли. Но заметив, что волки устремились в погоню за лошадью, окоченевшие мозги подключились к делу. Со свистом и криками Чуньшэн и Лю Пу неуклюже вытащили мечи из ножен и, понукая мула и скакуна, ринулись наискосок. Силуэты волков, мелькнув в густой траве, исчезли.