Сорок одна хлопушка

– Не надо этого лицемерного балагана, старина Ло. Берёшь – не берёшь? Не берёшь, я пошёл.

Отец сказал:

– Никто не заставляет тебя уходить, но раз уходишь, то уходи.

Барышник захихикал:

– Парень, мы с тобой старые друзья, если товар, прибыв на пристань, сдох, обратно его не потащишь. Нам с тобой ещё долго сотрудничать…

Яо Седьмой с двумя красивыми быками стоял впереди всех, и на его лице играла довольная усмешка. Это не могло не заставить меня взглянуть на него по-новому. Думаю, для достижения этого эффекта он быстрее всех домчался до коровника, сильными, рассчитанными движениями накинул этим двум красивым быкам недоуздки, и они оказались у него в руках. Несмотря на тучность и неповоротливость, он, в конце концов, опередил многих молодых здоровяков, что было совсем нелегко, было видно, насколько велика его сила духа. Эти два больших лусийских жёлтых быка и выглядели прелестно, и глаза у них сверкали чистым блеском, развитое тело, отливающая бархатом кожа. Они были в самом расцвете сил – зрелые помощники крестьянину в его труде, на плечах оставались следы от упряжи. Барышники западных уездов на самом деле были тщательно организованы, кто-то занимался кражами, кто-то продажей, у них были связи на окрестных железнодорожных станциях, с помощью которых можно было обеспечить беспрепятственную погрузку их скота в поезда и доставку сюда для сбыта. Но в последнее время обстоятельства изменились, и наше предприятие стало закупать мясной скот из западных уездов не по железной дороге, а из приезжавших по шоссе больших грузовиков. Машины эти высокие и длинные, верх кузова прикрыт брезентом цвета хаки, ехали с величественным видом, и если не сказать, что в них находится, то никто и не догадается, что это быки; будут считать, в грузовик погружено тяжёлое вооружение. При выгрузке из грузовиков быки плохо держались на ногах, словно пьяные. Барышники, выходя, тоже пошатывались, видать, выпили немало.

Когда Яо Седьмой с двумя быками входил в цех, за ним вплотную следовал дядюшка Чэн Тяньлэ. Изначально он был в нашей деревне мастером по забою свиней и работал по старинке. С начала шестидесятых годов мясники у нас начали снимать со свиней кожу, потому что из неё можно было произвести высококачественные кожаные изделия, один цзинь свиной кожи стоил дороже цзиня свинины. Но этот Чэн Тяньлэ всегда настаивал на том, чтобы кожу не снимать. В его домашней мастерской имелся громадный железный котёл, на котором лежала толстая деревянная доска. У краёв котла доска была сплошь покрыта щетиной. Чтобы начисто удалить щетину со всей туши свиньи, Чэн Тяньлэ по-прежнему использовал старые методы: сперва протыкал небольшое отверстие в задней ноге свиньи, железякой проделывал несколько воздуховодов, приникал ртом к отверстию и принимался дуть, пока не надувал свинью, как большой воздушный шар, и пока между кожей и мясом не образовывалось расстояние. Затем обдавал свинью горячей водой, и щетинки легко отходили. У получаемой таким образом свинины кожа блестящая и гладкая и смотрится гораздо лучше, чем мясо с содранной кожей. Дуть старина Чэн был горазд и, набрав в грудь воздуха, мог надуть целую свинью. Многим нравилась свинина Чэн Тяньлэ с кожей, они утверждали, что у такой свинины прекрасный вкус и высокая питательная ценность. Но вот теперь этот человек, великий мастер надувать свиней, способный производить высококачественную свинину с кожей, входил в цех, таща с опущенной головой двух быков. Это было всё равно, что прекрасного мастера по выделке кожи поставить на поточную линию кожевенного цеха. Я к Чэн Тяньлэ относился хорошо: во-первых, считал, что он готов отстаивать свой характер, во-вторых, он был человеком доброжелательным. Когда он забивал свиней у себя дома, я не раз ходил смотреть. Он не важничал, как некоторые мастера, чтобы произвести впечатление на маленького мальчика. Человек скромный, ко мне он относился хорошо. Каждый раз здоровался, иногда мимоходом интересовался, есть ли какие вести об отце. И всякий раз говорил: «Сяотун, твой папа человек порядочный». Когда я приходил купить у него свиную щетину (её можно было продать тем, кто делал щётки), он обыкновенно говорил: «Не надо денег, забирай просто так». А ещё однажды курил и дал новую сигарету мне. Никогда не относился как к маленькому, всегда выказывал уважение. Поэтому в пределах своих полномочий я хотел его отблагодарить.

Дядюшка Чэн Тяньлэ тащил чёрного местного быка, довольно крупного, с большим брюхом, болтавшимся, как бурдюк с аммиаком. Я сразу разглядел, что бык старый, уже не мог трудиться, и либо его хозяин, либо те, кто специализируется на продаже таких старичков, использовали гормональные пищевые добавки, чтобы его откормить. Я знал, что мясо таких старых быков грубое, его пищевая ценность низкая, но вкусы городских жителей вырождаются – в основном они не различают хорошее мясо и плохое. Их не надо допускать к мясу действительно высокого качества. Когда им в рот попадает что-то хорошее, это, считай, идёт псу под хвост. Я знаю, что городским нравится слушать хорошее, поэтому и про такое мясо старых быков, прошедших химический откорм, мы рассказываем, что эти быки паслись на наших привольных лугах, щипали зелёную травку, пили на наших просторах воду горных ручьёв, и они тут же могут щёлкнуть языком и сказать: «Да, вкус действительно необычный». Я согласен с точкой зрения Лао Ланя, что городские не только плохие, но и дурные, этим и определяется то, что мы, деревенские, можем уверенно и без всякого стыда обманывать их. Собственно, мы их обманывать не хотим, но стоит рассказать им, как дела обстоят на самом деле, они, наоборот, этому не рады. Доходит даже до того, что могут на нас в суд подать.

Другая корова, которую вёл дядюшка Чэн Тяньлэ, была молочной, с белым пятном на брюхе и тоже очень старая. По старости молока она давать уже не могла – вот на ферме и продали её как мясную. Мясо молочных коров тоже не очень вкусное, похоже на мясо старых поросившихся свиноматок. Оно неароматное, в нём много пузырей. Я взглянул на высохшее, но ещё большое вымя и почувствовал в душе печаль. Старые молочные коровы, старые пахотные быки, вы столько сделали для людей, по правде говоря, они должны за вами до смерти ухаживать, похоронить, да ещё каждого в отдельной могилке, а лучше всего могильную плиту на каждой из них поставить.

У меня нет ни терпения, ни необходимости рассказывать о всех быках подряд. За время моего пребывания в должности начальника цеха по впрыскиванию воды по дороге к смерти через этот цех их прошло более тысячи. В основном я помню их телосложение и наружность, будто у меня в мозгу есть выдвижные ящички, храню там их фотографии. Но на самом деле я эти ящички не выдвигаю. В соответствии с моими предварительными объяснениями рабочие загоняли приведённых ими в цех быков в огороженную железными перилами клетушку, а потом устанавливали сзади железную балку, чтобы у них не было возможности вырваться из клетушки, пусть даже это и жестоко. Установить бы перед каждым быком каменную кормушку – и наш цех превратится в просторный, светлый откормочный хлев, но кормушек перед ними не было и кормить их уже не имело смысла. Думаю, очень мало быков могут предугадать свой смертный час, большинство даже при его приближении пребывают в бестолковом состоянии, вот почему по дороге на место забоя они не забывают пощипать травы. Всё было готово, впрыскивание сейчас начнётся. Чтобы все это понимали, чтобы рассеять опасения, я ещё раз напоминаю: мы не воду впрыскиваем в мясо, мы мясо промываем.

Гибкие прозрачные пластиковые трубки рабочие вставляли быкам в ноздри, из ноздрей тянули в глотку и дальше до желудка. Как быки ни трясли головами, от трубок им было не избавиться. Выполнять эту операцию нужно было вдвоём, один поднимает голову быка вверх, другой быстро засовывает трубку. При этом некоторые быки проявляли возмущение, яростно сопротивлялись. Другие покорно терпели, почти не оказывая сопротивления. Но как только трубка была засунута, те, кто яростно сопротивлялся, сдавались. Потому что быстро понимали, что никакой пользы от этого нет. Трубки были засунуты, рабочие стояли в торжественном молчании каждый перед своим быком и ждали моей команды. Я спокойно произнёс:

– Включайте воду.

Рабочие принялись лихорадочно крутить краны, на которых они предварительно тренировались. За двенадцать часов воды вытекло примерно двести пятьдесят цзиней, погрешность не превысила десяти цзиней.

В первый день впрыскивания воды выявилось немало проблем, например, некоторые быки после промывания в течение нескольких часов пали на землю, другие громко кашляли и извергали воду из желудка. Я тут же придумал, как решить возникшие проблемы. Чтобы коровы после впрыскивания не падали, я велел рабочим провести поперёк под брюхом каждой пару железных палок с опорой на перила рядом. На глаза коров, которых тошнило, я велел наложить повязку из чёрной ткани и продолжать впрыскивание.

Во время небыстрого процесса впрыскивания быков неудержимо несло. Довольный, я говорил рабочим:

– Видите? Это и есть эффект, к которому я стремился. После этой очистки вся грязь из тела коровы вытекает. Очищается каждая клетка в теле. Поэтому я с самого начала говорил, что мы не впрыскиваем воду в мясо, мы его промываем. Впрыскиванием можно ухудшить качество мяса, снизить его массу, а мясо этих наших быков, пусть больных и старых, после этой нашей продолжительной очистки может стать нежным и мягким, богатым питательными веществами.

Видя появляющуюся на лицах рабочих радость, я понимал, что убедил их. Было ясно, что сделан первый шаг к установлению моего авторитета как начальника цеха.

После промывания нужно было отправлять быков в цех забоя. Но после выхода из клетушки они еле ноги переставляли, и большинство, сделав несколько шагов, падали на землю, как рухнувшая стена, и после падения никак не могли самостоятельно встать на ноги. Я скомандовал четверым рабочим поднять одного из рухнувших быков, четвёрка измучилась, всё тяжело дышали, на лбах выступил пот, а животное как лежало, так и продолжало лежать на полу, закатив глаза, прерывисто дыша, изо рта и ноздрей текла вода. Я велел подойти ещё восьмерым. Стоя рядом, я подавал команды, и восемь человек, согнувшись и выставив зады, напрягли все силы, и лишь тогда им, можно сказать, удалось поднять быка. Встав и пошатываясь, он сделал несколько шагов вперёд и потом вновь повалился на землю.

Этот вопрос не был продуман заранее, и мне стало стыдно. Рабочие втихомолку радовались. Я не знал, что предпринять, но в это время встал отец и помог мне справиться с этой трудностью. Он послал рабочих в забойный цех за десятком брёвен, которые положили на землю, потом принесли верёвки и обвязали рога и ноги быка, часть рабочих тянула впереди за верёвки, пара рабочих поздоровее с ломиками заводили их под зад быка, а несколько рабочих попроворнее быстро перекладывали освободившиеся по ходу движения бревна вперёд. Вот таким дедовским способом тяжеленного быка дотащили до забойного цеха.

Моё настроение испортилось, Лао Лань утешал меня: