Агасфер. В полном отрыве

22
18
20
22
24
26
28
30

По злой иронии судьбы, истинная роль Александра Ивановича Павлова[63], блистательно справившегося в Русско-японской войне с нехарактерной для дипломата ролью организатора и резидента созданной им же Секретной службы в Шанхае, осталась практически неизвестной не только его современникам, но и многим историкам и летописцами той непростой поры.

Получив в 22 года мичманские погоны после окончания элитарного Морского кадетского корпуса, Павлов «просолил» их в многомесячных морских походах, а через 4 года вдруг изменил морю и поступил на службу в Азиатский департамент МИДа. А еще через 4 года, попросившись на «живое» дело, получил назначение в совершенно некарьерную, «третьестепенную» миссию России в Китае.

Однако сместившиеся акценты в политике России последнего десятилетия XIX века вскоре сделали дипломатическое «захолустье» Китая передовой линией русской внешней политики. И тут настал час Павлова! Дипломатический нюх и незаурядные аналитические способности помогли Александру Ивановичу быстро делать карьеру. Формально – первый секретарь посольства, фактически – личный секретарь посла, графа А. Кассини. Графу не очень нравилось копаться в китайских вопросах, и все политические донесения из Китая в МИД был вынужден писать его личный секретарь. А когда граф с великим облегчением покинул «желтую страну», Павлов уже на практике стал проводить стратегическую линию Петербурга в Китае.

Он выполняет целый ряд секретных и щепетильных поручений, оплачивает сговорчивость высших китайских сановников, ставит свою подпись под русско-китайским договором[64] 1898 года. И его имя все чаще звучит в коридорах МИДа и даже в царских апартаментах. В том же году его отличие позволили Павлову надеть мундир статского советника и получить назначение генеральным консулом и поверенным в делах в Корее. Еще через четыре года – золотой ключ камергера[65], год спустя – чин статского генерала, ДСС – действительного статского советника. Павлов становится чрезвычайным посланником и даже полномочным министром при императоре Кореи. С этой страной у России были давние, особо доверительные отношения[66].

Однако международная политика, как известно, дама капризная и непостоянная. Наступил поворот и в русско-корейских отношениях. В Корее произошел резкий рост влияния Японии, завершившийся установлением там протектората Страны восходящего солнца. И российская дипломатия сознательно отказалась от активного противостояния из опасения еще более накалить и без того «горячие недоразумения» с Японией. Главной задачей Павлова стало сдерживание японского проникновение на полуостров.

Надо заметить, что не все в Петербурге были сторонниками пассивного сдерживания. Много потов пришлось пролить послу, лавируя между прямыми указаниями своего министерства и теми высокопоставленными лицами, которые вмешивались в корейские дела[67].

…За три дня до начала Русско-японской войны японский военный атташе в Сеуле Ёсида, предъявив командиру крейсера «Асама» секретную телеграмму из Токио, потребовал доставить его в обозначенную на карте точку севернее корейского порта Чемульпо. На карте, которую он показал японскому офицеру, было указано место закладки телеграфного кабеля, шедшего на север. Через час командир доложил: крейсер на заданной точке.

– Мне нужен этот кабель. Прикажите вашим водолазам перерезать его!

Командир «Асамы» позволил себе едва заметно улыбнуться: ох уж, эти сухопутные генералы!

– Сначала этот кабель нужно найти, ваше превосходительство. Я прикажу спустить в море сразу несколько шлюпок с матросами, вооруженными «кошками»[68]. Они опустят «кошки» на дно и будут двигаться зигзагами. Что я должен сделать, когда кабель будет обнаружен?

– Ваши водолазы должны быть наготове. И как только кабель будет найден, они спустятся на дно, вырежут кусок и доставят мне!

– А разве не достаточно будет просто перерезать кабель?

– У меня в руках должно быть доказательство, что связи нет. Русские консул, их военный агент и посланник должны быть слепы и глухи!

Через три часа, уже перед самым рассветом, двое водолазов в тучах пузырьков воздуха, подняли на борт одной из шлюпок кусок кабеля размером около двух сяку[69]. Облепленного ракушками, какой-то зеленью… Отбросив брезгливость, Ёсида торжественно поздравил капитана с успешной операцией.

– Я непременно сообщу о нашем совместном успехе в Токио! – пообещал сияющий атташе.

Командир отдал честь, поклонился, скрывая разочарование: подумать только, вот так «операция»! Несколько дней назад на совещании у императора было принято решение о начале войны с Россией, и армада под командованием Урио и Камимуры вышла в море с тем, чтобы, разделившись, напасть на Порт-Артур и высадить десант в Корее. А его крейсер, вместо того чтобы топить русские корабли, целую ночь искал кусок паршивого медного провода…

Несмотря на секретность приказа, местные японцы еще до решения гэнро[70] развили непонятную активность, позволив посланнику России в Корее Александру Ивановичу Павлову сделать вывод о скором начале войны. Узнав о вышедшей в море эскадре и том, что часть ее направляется в Корею, Павлов потребовал прямой провод[71] с Петербургом и Порт-Артуром. Но телеграф молчал: Павлов не знал пока ни о диверсии Ёсиды, ни о том, что южный хвост «кабеля» японцами тоже перерезан.

С дипломатической почтой и секретными шифровками в Порт-Артур была направлена канонерка «Кореец». Но до места назначения она не дошла, подвергнувшись атаке идущей навстречу японской эскадре. Не отвечая на орудийный огонь (при этом можно было повредить стоящие на рейде иностранные корабли), командир «Корейца» капитан второго ранга Беляев отдал приказ возвращаться на базу.

А посол Павлов с бессилием констатировал, что только в течение одной ночи с японских транспортов было высажено в порту около трех тысяч десантников, половина из которых к утру уже успела добраться до Сеула.

Никакого сопротивления корейская армия захватчикам не оказала. Местное население спешно вывозило подальше семьи. А японские переселенцы, опьяненные успехом своего флота, готовились к погромам. Предчувствуя, что погромы не минуют и их, русское население кинулось за защитой в Духовную миссию. Столица Кореи замерла в тревожном ожидании.