– А ты, почтенная Хуан, подожди на катере. – Не оборачиваясь, тетушка продолжала распоряжаться: – Хорошенько присматривайте за ней, чтобы не сбежала.
Было видно, что распоряжения относились к обоим – Цинь Хэ и Хуан Цюя, потому что я увидел, как Цинь Хэ тут же наклонился и посмотрел внутрь каюты. В это время оттуда донеслись женские всхлипывания.
Сойдя на берег, тетушка стремительным шагом направилась по дамбе на восток. Львенок припустила бегом, чтобы угнаться за ней. Я заметил и кровь на забинтованном лбу тетушки, и напряженное лицо, и пронизывающий взгляд, и решительное, если не сказать озлобленное выражение. Ван Гань всего этого, конечно, не видел, его взгляд был устремлен на Львенка. Губы его беспрестанно подрагивали, изо рта вырывались стихотворные строчки. Мне было немного жаль его, но преобладающей эмоцией было то, что тогда оставалось для меня абсолютно необъяснимым: как мужчина, полюбивший женщину, может дойти до такого безумного состояния.
Впоследствии мы узнали, что голову тетушке разбили палкой в деревне Дунфэнцунь. Из этой деревни до Освобождения вышло немало бандитов, и она славилась дерзостью нравов. Разбил тетушке голову человек, у которого уже было три дочки и жена забеременела четвертым. Фамилия его Чжан, имя – Цюань (Кулак), пучеглазый от рождения, он обладал хорошим социальным происхождением и отменной силищей, отчего никто в деревне не хотел с ним даже связываться. В Дунфэнцуне все женщины детородного возраста уже имели по двое детей. Большинство из тех, у кого один был мальчик, уже прошли стерилизацию. Тем, у кого было две девочки, тетушка говорила, что реальные обстоятельства в деревне хорошо продуманы, насильно стерилизация не проводится, но вставлять кольцо нужно обязательно. Родившие третьего, пусть даже и девочку, тоже должны подвергаться обязательной стерилизации. Во всех пятидесяти с лишним деревнях коммуны лишь жена Чжан Цюаня не стерилизована, не носит кольцо и снова забеременела. Тетушка и остальные отправились под ливнем в Дунфэнцунь как раз затем, чтобы доставить жену Чжан Цюаня в здравцентр и осуществить искусственный выкидыш. Когда тетушкин катер был еще в пути, секретарь парткома коммуны Цинь Шань позвонил секретарю партячейки Дунфэнцуня Чжан Цзинья (Золотой зуб) и передал неукоснительное распоряжение мобилизовать все силы и использовать все средства, чтобы доставить жену Чжан Цюаня в коммуну.
Как рассказывала тетушка, этот Чжан Цюань встал в воротах с утыканной колючками дубиной из софоры в руках и никого не пускал: глаза налились кровью, кричит как безумный. Чжан Цзинья и деревенские ополченцы расположились кружком поодаль, но подойти ближе никто не решался. Три девчонки встали в воротах на колени и, словно по заранее выученному, размазывая сопли и слезы, хором плакались:
– Люди добрые, дяденьки и тетеньки, старшие братья и сестры, пожалейте нашу маму, у мамы серьезная ревматическая болезнь сердца – если сделать аборт, она непременно умрет и мы сиротами останемся.
«Да, – признавала тетушка, – этот страдальческий спектакль, придуманный Чжан Цюанем, имел эффект. Многие женщины там расплакались. Многие, конечно, были несогласны. И те, кому поставили кольцо после рождения двух детей, и прошедшие стерилизацию после рождения трех – все возмущались тем, что в семье Чжан Цюаня намечается четвертый. Чашку с водой нужно нести ровно, выразилась при этом тетушка, если в семье Чжан Цюаня родится четвертый ребенок, так эти тетки с меня живой шкуру спустят! Если позволить семье Чжан Цюаня добиться успеха, если не пойдет работа по планированию рождаемости – это будет похлеще, чем „красное знамя спущено“[62]. Поэтому я махнула рукой и зашагала в его сторону. Львенок и Хуан Цюя последовали за мной. Львенок еще девчонка, смелая и знающая, преданная мне, рванулась вперед, чтобы принять на себя удары палкой, но я оттащила ее назад. Хуан Цюя, интеллигентка капиталистическая, ее мастерство еще приемлемо, а как дошло дело до смертельной схватки, тут она и размякла.
Я широким шагом шла к Чжан Цюаню. Тот ругал меня так и эдак, слушать противно, вам пересказать, так все уши в грязи будут, да и мне рот отмывать придется. Я в тот момент была тверда как сталь и о собственной безопасности не думала.
– Ты, Чжан Цюань, можешь честить меня как душе угодно – и шлюхой, и сукой, и злобной убийцей, – все оскорбления приму без вопросов, но твоя жена должна поехать со мной.
– Куда это?
– В здравпункт коммуны».
Глядя прямо в свирепое лицо Чжан Цюаня, тетушка шаг за шагом приближалась к нему. На нее с плачем и грязными ругательствами налетела троица девчонок. Две поменьше ухватили ее за ногу; та, что постарше, ударила головой в живот. Тетушка вырывалась, но те присосались как пиявки. Тетушка почувствовала боль в колене и поняла, что ее укусила одна из них. Еще один удар головой в живот, и тетушка повалилась навзничь. Схватив старшенькую за руку, Львенок отшвырнула ее в сторону, но та тут же бросилась на нее и так же ударила головой в живот. Носом она угодила в стальной обруч на поясе Львенка, расквасила его, потекла кровь, в испуге провела рукой по лицу, но держалась мужественно. Чжан Цюань рассвирепел еще больше и рванулся к Львенку, чтобы нанести ей жестокий удар. Вскочившая тетушка ринулась навстречу, оказавшись между ним и Львенком, и ее лоб принял удар, предназначенный девушке. Тетушка снова упала.
– Вы что здесь все, мертвые? – вскричала Львенок.
Набежавшие Чжан Цзинья с ополченцами повалили Чжан Цюаня, навалились на него и связали руки за спиной. Три девчонки хотели сопротивляться и дальше, но их взяли в оборот деревенские женщины из ответственных работников. Львенок и Хуан Цюя открыли аптечку и принялись перевязывать тетушку. Слой за слоем накладывали бинт, но через него проступала кровь. Наложили еще слой. У тетушки кружилась голова и звенело в ушах, из глаз сыпались искры, и все вокруг казалось кроваво-красным. Лица людей красные, как петушиные гребни, красными казались даже деревья, этакие вздымающиеся вверх языки пламени. Прослышав о случившемся, с реки прибежал Цинь Хэ. Увидев, что тетушка ранена, он на какой-то миг замер, как деревянный истукан, а потом его вырвало кровью. Люди бросились поддержать его, но он отстранился, шагнул вперед, покачиваясь как пьяный, подобрал замаранную тетушкиной кровью палку и опустил на голову Чжан Цюаня!
– Прекрати! – воскликнула тетушка. Она с трудом поднялась и накинулась на Цинь Хэ: – Ты почему, вместо того чтобы присматривать за катером, сюда прибежал, а?! Тебя только здесь не хватало! – По лицу Цинь Хэ было видно, что ему неловко, он бросил палку и пошел к реке.
Тетушка оттолкнула поддерживавшую ее Львенка и подошла к Чжан Цюаню – в это время Цинь Хэ громко разрыдался и побрел дальше – тетушка даже головы не повернула, ее взгляд был устремлен на Чжан Цюаня. Тот еще бормотал какие-то ругательства, но в глазах уже сквозила робость.
– Отпустите его! – велела тетушка державшим его ополченцам. Те заколебались, и она повторила: – Отпустите его! Дайте ему палку! – скомандовала она.
Один ополченец подобрал палку и бросил перед Чжан Цюанем.
– Подбери свою палку! – презрительно усмехнулась тетушка.
– Кто посмеет лишить меня, Чжан Цюаня, потомства, – пробормотал он, – с тем буду биться, не щадя жизни!