«Винной лавки», — вставил Кинг, беспощадный шутник.
«Хорошо, до „Винной лавки Рехта“[182], что находится приблизительно в трехстах ярдах —»
Меня вновь прервали, на этот раз Луиза (к одной которой я, в сущности, и обращался). Повернувшись к Одасу, она призналась ему, что никогда не могла представить себе какое-нибудь расстояние в ярдах, если только не поделить его на длину кровати или балкона.
«Романтично, — сказала миссис Кинг. — Продолжайте, Вадим».
«…В трехстах шагах по той же стороне улицы, на которой стоит университетская библиотека. И вот сейчас мы столкнемся с напастью моего друга. Он может представить себе, как идет вперед и назад, но не может совершить в своем сознании поворота кругом, преобразующего „впереди“ в „позади“».
«Должна позвонить в Рим», — шепнула Луиза миссис Кинг и привстала, чтобы уйти, но я взмолился дослушать меня. Она уступила, предупредив меня, впрочем, что ничего не поняла в заключительной части моей лекции.
«Повторите то место, где о повороте кругом в вашем сознании, — сказал Кинг. — Никто ничего не понял».
«Я понял, — сказал Одас. — Предположим, винная лавка оказалась заперта, и мистер Твивдовый, который и мой друг тоже, поворачивает на каблуках, чтобы пойти обратно в библиотеку. В реальной жизни он совершает это действие без заминки или натуги, так же просто и неосознанно, как и все мы, даже если критический взгляд художника замечает… A toi, Вадим».
«Замечает, — сказал я, подхватывая эстафетную палочку, — что в зависимости от скорости, с какой вы поворачиваетесь, изгороди и тенты проплывают вокруг вас в обратном направлении или с тяжким креном карусели, или (кивая в сторону Одаса) в один поворотный взмах, напоминающий забрасывание конца полосатого шарфа (Одас улыбнулся, распознав одасизм) через плечо. Но если вы неподвижно лежите в постели и пересматриваете или, скорее, переигрываете в голове процесс поворота описанным способом, важно не столько само осевое вращение, которое так трудно проделать умозрительно, сколько его результат, изменение движения по улице на противоположное, перемена направления, —
Я это предвидел, но надеялся, что мне будет позволено завершить фразу. Ничуть не бывало! С бесконечной медленностью и тихостью движений серого кота — сходство, происходившее из-за его встопорщенных усов и выгнутой спины, — Кинг покинул свое место. На цыпочках, со стаканом в каждой руке, он направился к золотистому блеску густонаселенного буфета. Драматично хлопнув обеими руками по краю стола, я заставил подпрыгнуть миссис Моргану (она либо задремала, либо страшно состарилась за несколько последних минут), а старика Кинга замереть на месте; он, как автомат, бесшумно повернулся, иллюстрируя мой рассказ, и так же бесшумно вернулся на свое место с причудливо граненными, но пустыми стаканами.
«Как я сказал, его сознание, сознание моего друга, оказывается в замешательстве из-за какой-то чудовищной натуги и томительнейшей безнадежности, которыми сопровождается запуск механизма смены одного положения на другое, с востока на запад или с запада на восток, от одной чертовой нимфетки к другой… то есть… я хотел сказать… теряю нить, застежка-молния мысли заела… как глупо…»
Глупо и к тому же очень неловко. Молоденькие девчушки с холодными ляжками и взмокшими шейками теперь затеяли бранчливую игру — кто из них первой взберется ко мне на левое колено, на ту сторону моего лона, где медок, пытаясь оседлать это Левое Колено, заливаясь тирольскими трелями и оттаскивая друг дружку, а кузина Фей все клонилась ко мне и говорила с кошмарным акцентом: «Elles vous aiment tant!» Наконец я ущипнул с оттяжкой ближайшую ягодицу, и они с визгом продолжили свой бег по кругу, как тот вечный паровозик в увеселительном парке, задевавший кусты ежевики.
Я все еще не мог высвободить свои застрявшие мысли, но Одас пришел ко мне на помощь.
«Подведем итог, — сказал он, и жестокая Луиза издала громкое „уф!“. — Трудности нашего пациента кроются не в определенном физическом действии, но в попытке представить себе его выполнение. Все, что он может сделать в своем сознании, — это совсем пропустить момент вращения и поменять одну видимую плоскость на другую с тем нейтральным промельком, какой происходит, когда вставляешь новую пластину в волшебный фонарь, после чего он обнаруживает, что обращен лицом в сторону, которая утратила или даже никогда не содержала идеи „противоположности“. Желает ли кто-нибудь высказаться?»
Наступила обычная после таких предложений пауза. Затем высказался Джон Кинг:
«Советую вашему мистеру Вздорову выбросить всю эту околесицу из головы. Эту очаровательную околесицу, красочную околесицу, но в то же время вредную околесицу. Не так ли, Джейн?»
«У моего отца, — сказала миссис Кинг, — профессора ботаники, была довольно симпатичная особенность: он запоминал исторические даты или телефонные номера, к примеру наш номер — 9743, — только в том случае, если они содержали простые числа. Из нашего номера он помнил лишь две цифры, вторую и последнюю — никчемное сочетание, — а две другие были для него только черными щелями, выпавшими зубами».
«Ах, вот это отлично!» — с искренним наслаждением воскликнул Одас.
Я заметил, что пример не совсем удачен. Напасть моего друга вызывает тошноту, головокружение, kegelkugel головной боли.
«Что ж, я понимаю. Но странная особенность моего отца также имела свои побочные действия. И дело было не столько в его неспособности запомнить, скажем, номер его дома в Бостоне, шестьдесят восьмой, номер, который он видел каждый день, а в том обстоятельстве, что он ничего не мог с этим поделать, что никто, ни один человек, не мог ему объяснить,