— Нет, всего несколько минут тому назад.
— Люси… — Он осторожно присел на край кровати.
— Мой дорогой! — Она погладила его по руке. — Что-нибудь нашел?
— Пока нет. Но я обязательно найду.
Некоторое время женщина лежала молча.
— Я для тебя большая обуза, Отто, — сказала она затем.
— Как ты можешь так говорить, Люси! Что бы я делал, если бы не было тебя.
— Был бы абсолютно свободен. Мог бы делать все, что захотел бы. Мог бы вернуться в Германию и работать.
— Вот как?
— Да, — продолжала она. — Разведись со мной. Там, в Германии, тебе это поставят в заслугу.
— Ариец, который вспомнил о чистоте своей крови и развелся с еврейкой, так что ли? — спросил Брозе.
— Да. Они наверняка говорят что-нибудь в таком духе. Они же лично ничего не имеют против тебя, Отто.
— Ничего. Зато я имею кое-что против них.
Брозе прислонил голову к спинке кровати. Он вспомнил о том, как к нему в чертежное бюро пришел его шеф и долго распространялся насчет того, что он, Брозе, прилежный работник, но что времена настали тяжелые и ему будет жалко, если Брозе придется уволить, поскольку жена у него — еврейка. После этих слов Брозе взял шляпу и ушел. Через восемь дней он в кровь разбил нос швейцару из своего дома, который был одновременно и дворником квартала, и шпиком, за то, что тот обозвал его жену вонючей жидовкой. К счастью, адвокат Брозе смог доказать, что швейцар вел за кружкой пива речи, направленные против государства. После этого швейцар исчез из их дома. Но и жена Брозе не решалась больше показываться на улице — не хотела, чтобы ее задевали сопляки в униформе. Брозе не смог найти себе работы. Тогда они уехали в Париж. В дороге жена заболела.
Зеленое как яблоко небо за окном потеряло свои краски. Оно стало мутным и темным.
— У тебя были боли, Люси? — спросил Брозе.
— Не сильные. Я только страшно устала. Внутренне.
Брозе погладил ее по голове. В свете рекламы «Дюбонне» волосы ее отливали медью.
— Скоро ты снова сможешь встать.
Женщина медленно повернула голову под его рукой.