— А в Австрии? — спросил Вазер.
— Австрия и Чехословакия — это ловушки. Франция — вот единственная страна в Европе, где мы еще можем жить. Всеми силами старайтесь удержаться здесь.
— Ты слышал что-нибудь о Мэри Альтман, Мориц? — спросила через какое-то мгновение Эдит Розенфельд. — Последнее время она жила в Милане.
— Сейчас она работает горничной в Амстердаме. А дети ее находятся в Швейцарии, в приюте для эмигрантов. Кажется, в Локарно. А муж — в Бразилии.
— Ты разговаривал с ней?
— Да, незадолго до ее отъезда в Цюрих. Она чувствовала себя очень несчастной. Ведь семья ее оказалась разбросанной по всему свету.
— А вы знаете что-нибудь об Йозефе Фесслере? — спросил Классман. — Он ждал в Цюрихе вида на жительство.
— Фесслер застрелился вместе со своей женой, — ответил Мориц Розенталь таким спокойным тоном, будто рассказывал о разведении пчел. Но на Классмана он не смотрел. Он смотрел на дверь. Классман промолчал. Никто из присутствующих тоже не произнес ни слова. Минуту в комнате царило молчание. Каждый сделал вид, будто ничего не слышал.
— А вы не встречали где-нибудь Йозефа Фридмана? — наконец спросил Брозе.
— Нет, не встречал, но я знаю, что он сидит в тюрьме в Зальцбурге. Его брат вернулся в Германию и, кажется, сидит в исправительном концлагере. — Мориц Розенталь взял обеими руками свою рюмку — осторожно, словно кубок, — и медленно выпил.
— А что сейчас поделывает министр Альтгоф? — спросил Марилл.
— У того дела блестящи. Работает шофером такси в Цюрихе. Имеет разрешение и на жительство, и на работу.
— Ну, еще бы! — произнес коммунист Вазер.
— А Бернштейн?
— Бернштейн — в Австралии. Его отец — в Восточной Африке. Больше всего повезло Максу Мею — он стал ассистентом зубного врача в Бомбее. Разумеется, нелегально, но, тем не менее, он — при деле. Левенштейн сдал в Англии все экзамены на юриста и работает сейчас адвокатом в Палестине. Актер Гансдорф — в государственном театре в Цюрихе. Шторм повесился. Ты знала в Берлине правительственного советника Биндера, Эдит?
— Да.
— Развелся с женой. Чтобы карьера не пострадала. Был женат на одной из Оппенгеймов. А жена его отравилась вместе с двумя детьми.
Мориц Розенталь на минуту задумался.
— Вот приблизительно и все, что я знаю, — сказал он потом. — Остальные продолжают блуждать по странам, но их стало гораздо больше.
Марилл налил себе коньяку. Для этого он использовал стакан, на котором красовалась надпись «Qare de Lyon». Этот стакан был воспоминанием об его первом аресте, и он таскал его повсюду с собой.