И снова потекли слова. Слова о несчастье, горе, одиночестве и страданиях. Слишком громкие слова, но разве нашлись бы простые для того немногого, что изнуряло и разрушало человека? Тут было все: и то, что он завтра должен уехать, и то, что у него никогда не было ни одной женщины, и страх, и недуг, который парализует его, делает робким и смешным — разбитая нога, только нога, — и отчаяние, и надежда, появившаяся как раз сегодня ночью… Ведь она часто бросала на него взгляды, и он подумал…
Разве она смотрела на него? Нет, она этого не помнила. А сейчас она знала только то, что находится в своей комнате и что больше никогда не выйдет из нее. Все же остальное — просто туман, и даже меньше.
— Жизнь покажется мне совершенно другой! — шептал человек у ее ног. — Все, все покажется мне совершенно другим, поймите же меня! Только бы не чувствовать себя выброшенным за борт…
Она ничего не понимала и снова посмотрелась в зеркало. Вот она сидит немного склонившись вперед, актриса Барбара Клейн, двадцати четырех лет, девственно чистая, нетронутая, сохранившая себя для мечты, которая так и не пришла, — стоит сейчас на краю пропасти, растеряв все свои надежды.
Она поднялась с кровати — осторожно, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале и улыбаясь ему. На какое-то мгновение в этой улыбке появилось что-то дьявольски-насмешливое, и она сказала усталым голосом:
— Хорошо… Хорошо… Я согласна.
Человек сразу замолчал и уставился на нее, не веря ее словам. Но ее это мало интересовало. Внезапно одежда ее показалась ей очень тяжелой. Она сковывала ее, как панцирь. Она сбросила все, сбросила тяжелые туфли и упала на кровать, даже не в силах удержать свое тяжелое тело. И кровать начала расти, достигла огромных размеров и приняла ее в свои объятия — белая мягкая могила…
Она услышала, как щелкнул выключатель, а потом послышался шорох снимаемой одежды. Она с трудом открыла глаза. Было темно.
— Свет! — выдавила она, уткнувшись головой в подушку. — Свет должен гореть!
— Минутку! Подождите минутку! — поспешно и смущенно выдавил мужчина. — Это только… Надеюсь, вы понимаете…
— Свет должен гореть! — повторила она.
— Да, конечно… Сейчас… Только…
— Потом долго будет темно… — пробормотала она.
— Да, да, конечно! Зимние ночи очень длинные.
Она услышала щелканье выключателя. На ее закрытых веках вновь появился свет — нежный розовый свет. А потом она почувствовала рядом с собой другое тело. На секунду она вся напряглась, потом расслабла. «Это тоже мимолетно, — подумала она. — Как и все остальное…»
Она медленно открыла глаза. Перед ее кроватью стоял человек, которого она не знала. Она вспомнила, что видела его беспокойным, жалким и просящим, но сейчас у него было разгоряченное открытое лицо, сияющее нежностью и счастьем.
Мгновение она смотрела на него.
— А теперь вы должны уйти, — сказала она. — Пожалуйста, уходите…
Человек шевельнулся. Потом снова послышались слова, быстрые сбивчивые слова. Вначале она ничего не понимала. Они слетали с его губ так быстро — а она была так далеко отсюда! Наконец все-таки кое-что дошло до ее сознания. Он говорил, что считал себя погибшим, находился в отчаянии. Но теперь он уже не такой, у него снова появилась уверенность в себе — как раз теперь, когда его высылали из Франции…
Она кивнула. Потом попросила его замолчать.