– Не тяжело… – возразил я.
Он махнул рукой:
– Оставьте, пожалуйста…
– Нет, – сказал я, – не в этом смысле… Я хотел бы знать только одно: она вернется?
Жаффе ответил не сразу. Его темные узкие глаза блестели в мутном желтоватом свете.
– Зачем вам это знать сейчас? – спросил он наконец.
– Потому что если не вернется, так лучше пусть не едет, – сказал я.
Он быстро взглянул на меня:
– Что это вы такое говорите?
– Тогда будет лучше, чтобы она осталась.
Он посмотрел на меня.
– А понимаете ли вы, к чему это неминуемо приведет? – спросил он тихо и резко.
– Да, – сказал я. – Это приведет к тому, что она умрет, но не в одиночестве. А что это значит, я тоже знаю.
Жаффе поднял плечи, словно его знобило. Потом он медленно подошел к окну и постоял возле него, глядя на дождь. Когда он повернулся ко мне, лицо его было как маска.
– Сколько вам лет? – спросил он. – Тридцать, – ответил я, не понимая, чего он хочет.
– Тридцать, – повторил он странным тоном, будто разговаривал сам с собой и не понимал меня. – Тридцать, боже мой! – Он подошел к письменному столу и остановился. Рядом с огромным и блестящим столом он казался маленьким и как бы отсутствующим. – Мне скоро шестьдесят, – сказал он, не глядя на меня, – но я бы так не мог. Я испробовал бы все снова и снова, даже если бы знал точно, что это бесцельно.
Я молчал. Жаффе застыл на месте. Казалось, он забыл обо всем, что происходит вокруг. Потом он словно очнулся и маска сошла с его лица. Он улыбнулся:
– Я определенно считаю, что в горах она хорошо перенесет зиму.
– Только зиму? – спросил я.
– Надеюсь, весной она сможет снова спуститься вниз.