Но теперь все происходит слишком и как-то быстро. Всего несколько глухих мощных толчков сердца о каменные тиски грудной клетки, и ты уже выносишь меня из ванной комнаты. Мой взгляд тянется вглубь спальни, вместо того, чтобы уткнуться в твою шею или грудь, перехватить эти несчастные секунды нашей физической близости, выкрасть у времени и особенно у тебя ложные ощущения защищенности и долгожданного покоя. И я не понимаю, почему перехватывает дыхание, стягивая легкие и коронарные артерии слизкими жгутами необоснованной паники. Я вижу только узкую кожаную подушку на полу где-то по центру комнаты, которая приближается к нам за считанные мгновения с каждым твоим последующим ровным шагом. И что-то мне подсказывает, что ты остановишься рядом с ней, а не пронесешь меня до самой кровати.
Я даже не удивляюсь, когда все так и происходит, так, как успело нарисовать и выдать мое воспаленное воображение.
Остановился, опустил меня ступнями на теплый паркет гладкого пола, практически сразу разворачивая спиной к себе и без лишних прелюдий снимая с меня полотенце.
— На колени. Пока на подушку.
Господи… когда же я привыкну к этому? Когда научусь отделять собственные чувства, желания и ощущения от твоей реальности? ОТ ТЕБЯ. От того, кто уже более десяти лет больше не был моим когда-то безумно любимым Дэнни. А самое главное… когда же я перестану ТАК тебя чувствовать.
Ну же, Эллис, это же не так уж и страшно. Стать снова на колени, в какую-то там по номеру очередную позу покорности, принять новую щедрую ласку или не менее сладкое наказание из рук своего любимого господина. Сама подумай, что лучше — ощущать его физические "удары" или оглушающие пощечины режущих на живую слов?
Дверь заперта. Ты в его клетке — в квартире, в комнате, в его руках, в его удушающей мгле. И то что ты не в подвале, не значит, что он не сумеет посадить тебя на цепи прямо здесь. Как и заткнуть рот кляпом. Скрутить так, что все пересмотренные тобою картинки на просторах интернета покажутся детским баловством с макраме. И не забывай, что именно ты сейчас чувствуешь за своей спиной, покрытой мурашками обмораживающего озноба и жара — его потенциальную силу, мощь, несокрушимое тело в десятислойном хитиновом панцире с кевларовой пропиткой. Все это, вместе с размеренным стуком каменного бездушного сердца, способно не просто тебя накрыть и поглотить одной цельной всесметающей волной за одно незримое мгновение — а буквально разорвать, смять, стереть в абсолютное ничто, забрать даже то, что ты сейчас испытываешь, отнять самое последнее, что у тебя оставалось… возможность надеяться и верить…
— Эллис, ты же понимаешь, что тебе придется это сделать. И вопрос не в том, что ты не хочешь… ведь как раз этого ты и боишься больше всего, того, чего хочешь на самом деле. И чем быстрее ты признаешься себе в этом, тем проще будет в будущем…
Легкое давление твоих теплых пальцев и ладоней на мои плечи, и я не понимаю, как начинаю опускаться вниз, не ощущая никакого внутреннего сопротивления. Откуда ты знаешь, на какие точки нажимать, чтобы вызвать во мне нежданный приток выбивающей слабости, желания закрыть глаза, подчиниться твоей сминающей воле, твоему защитному психофизическому кокону?.. Прижаться затылком к твоему животу и позволить твоим рукам оплести мое лицо, оставить на чувствительной коже щек, скул, подбородка и шеи следы твоих новых пульсирующих меток.
Так тянуться к подобным нежнейшим ласкам и настолько их бояться, практически до разрыва сердечной мышцы.
Я почти не ощутила, как мои коленки вжались в тугую поверхность подушки с кожаной наволочкой, как мое тело замерло и оцепенело… под тобой. Как новый циклический разряд замкнулся в оголенных проводах моих натянутых нервов при соприкосновении-сплетении с твоей усилившейся близостью, с источником твоей чистой одержимости и неоспоримого диктата.
— Ты же говорил, что это будет добровольно… — не знаю, как это вырвалось из меня, но по крайней мере, я больше не плакала. Я сама не понимала, каким образом твое физическое тепло, движение твоих ладоней на моей голове и в волосах, усыпляли часть моих недавних рвущихся наружу панических истерик. Я же видела, чувствовала, что ничего хорошего ты мне не скажешь, что любая из моих попыток возразить или вставить свои веские пять центов будет уничтожена на корню твоей патовой комбинацией безупречно просчитанного набора слов.
— Прости меня, Эллис, но я не заметил, чтобы ты что-то испытывала и принимала от меня против своей воли. И ты согласилась с этим еще вчера, когда лежала подо мной и кончала на моем члене множественным оргазмом. И раз мы снова затронули данную тему, придется углубиться в обсуждении Протокола, связанного с твоим пребыванием в этой квартире. — и все это под мягкие и головокружительные жесты твоих рук, под неспешные манипуляции твоих пальцев с моими мокрыми волосами. Ты вытирал их тем же полотенцем, пока я тупо смотрела перед собой и едва ли что видела на темно-красной обивке мягкого дивана-уголка с… металлическими ножками, прикрученными к полу толстыми декоративными болтами. И мне не хотелось смотреть в сторону кровати по той же причине. Я не хотела видеть ее толстых бронзовых опор, вмонтированных намертво в деревянный подиум из двух ступеней.
— Так что еще раз о твоем статусе: о допустимых границах твоего проживания, что дозволительно, а что нет тебе делать на территории данного места; как говорить, какие задавать вопросы и как себя вести в соответствующих ситуациях. Думаю, мне не надо объяснять, чем может закончится любое из нарушений Протокола?
— Я буду теперь жить здесь? — прости, если не сдержалась, но сейчас мне ей богу не до твоего гребаного Протокола, даже если меньше, чем через минуту зачитанные тобою пункты окончательно растерзают мой рассудок на рваные лохмотья.
— В первое время, да, пока твою квартиру на Лайтвуд-Сквер не обставят и не доведут до состояния пригодного для нормального проживания. Но и там ты будешь жить только в определенные дни, которые я сам для тебя решу выделить. А пока, эти комнаты и эта спальня станут твоими ближайшими границами передвижений по этому дому.
Расслабленным взмахом кисти ты откинул полотенце на сиденье и подушки дивана, и я все равно вздрогнула, интуитивно сжимаясь и покрываясь изнутри заиндевевшей коркой рефлекторного страха. Господи, этого не может быть. Неужели я боюсь и жду, что ты меня вот-вот ударишь? И не важно когда, как и чем: сейчас или в ближайшие минуты, часы.
И снова ты переигрываешь все мои ожидания с обострившейся паникой, вбирая-накручивая оголенные нити моей нервной дрожи и зашкаливающих эмоций на нежные кончики своих ленивых пальцев. Пропускаешь через них мокрые пряди, растягивая и разбивая спутанные волосы на части перед тем как коснуться пробора на моей макушке зубьями заранее подготовленной тобой на столике трельяжа расчески. И снова мне приходится впитывать натянутыми струнами противоречивых импульсов два слившихся потока твоих несовместимых с друг другом действий и слов: физической лаской крайне заботливого хозяина и кромсающих лезвий тщательно отшлифованных фраз. Неосознанно сжиматься, вздрагивать, задерживать дыхание и закрывать глаза, практически не соображая, что со мной происходит, и почему я продолжаю так сильно возбуждаться при каждом твоем ленивом прикосновении пальцами, ладонями… теплой фантомной тени, разливающейся по моей коже то невесомыми мазками, то мощными надрывными ударами-толчками в глубинах спускающей вагины. Так боятся и так хотеть, до истерического срыва — до неуемного желания окончательно упасть к твоим ногам, обхватить их трясущимися руками и умолять-скулить, пока ты не сжалишься надо мной, не успокоишь и не спрячешь в своих объятиях.
— В первую очередь ты обязана уяснить раз и навсегда. Подобные отношения не предусматривают тайм-аутов или перекуров на обсуждение тех или иных нюансов. Это не ролевые игры и не постановочные скетч-сценки в драм-кружке. Это то, что теперь станет неотъемлемой частью твоей новой жизни, Эллис. То, что ты должна будешь уяснить с первых слов и действий, принимать и схватывать буквально на лету, поскольку на подробные разъяснения с конспектированием пройденного материала времени у тебя не будет. Ты будешь этим жить, а не надевать в качестве маски-образа всякий раз, когда станешь переступать через порог этой квартиры. ЭТО станет твоей новой жизнью, а не то, чем ты привыкла обычно заниматься в своем рабочем кабинете. И это не игра и никогда в нее не перейдет. Все по настоящему, от первого до последнего слова и совершенного действия. Как и каждый саднящий на твоем теле синяк и ссадина. Думаю, испытываемая тобою при движениях боль будет для тебя достаточно стимулирующим напоминанием.
Думаю, самым стимулирующим напоминанием, и особенно в эти секунды, для меня будет только твое присутствие: звучная тональность твоего сверхспокойного бархатного голоса, проникающего в глубины моего шокированного разума и тела в унисон с каждым прикосновением твоих фаланг к моим волосам, коже на голове, лице и шее; с гиперощутимым скольжением зубьев расчески по всей длине аккуратно расчесываемых тобою влажных прядей. Режущая и разрывающая на невидимые атомы сознание боль иного сорта. Боль быть настолько близко и рядом, почти касаться (но ощущать по любому) затылком, плечами и спиной твоего живота и бедер, пропускать невесомое трение мягкой шерстяной ткани твоих брюк по "ощетинившимся" мурашкам всего позвоночного столба… и при этом не иметь возможности обернуться и сделать то, чего хочу Я. Думаешь я боюсь твоих телесных наказаний? Господи… да я бы отдала сейчас большую часть своей жизни и внутренних органов с кровью только за то, чтобы не слышать твоих последующих слов.
ebooksa