В любви и боли. Противостояние. Том второй

22
18
20
22
24
26
28
30

— Какое-то, и особенно первое время, тебе придется проводить большую часть часов именно в этой комнате. И я буду вынужден ее запирать, и не потому, что я тебе не доверяю. Это не проявление банальной "техники безопасности", в попытке предотвратить твои возможные глупости и будущие подвиги, связанные с чувством мнимой свободы. Тебе нужно привыкать к своему новому статусу, Эллис. А для этого необходимо максимальное ощущение всех физических и моральных ограничений, как и понимание реальности происходящего — что это не шутки и не прихоть дико скучающего миллиардера. Что за любое ярое проявление неподчинения или нарушения правил будут начисляться настоящие штрафные санкции в тех масштабах и в том виде, которые ты продиктуешь сама своим соответствующим поведением (и в этом случае в ход пойдут не только физические меры воздействия). То же касается и поощрительных бонусов. Так что все теперь зависит только от тебя, Эллис. Не то, как ты воспримешь свое нынешнее положение, а как ты им воспользуешься, на что потратишь свои будущие силы — на желание доставлять своему хозяину радость и удовольствие или на бессмысленную борьбу со своей истинной сущностью.

Нет в комнате не было ни холодно, ни прохладно. Полы и стены определенно были подключены к внутренней системе климат-контроля (не исключено что даже к дополнительной системе безопасности), только меня непреодолимо тянуло поднять руки и обхватить ладонями плечи, как и переключить свое внимание на что-то другое, каким-то чудом соскочить с прошивающей насквозь психосоматической волны твоего голоса. Инстинктивное желание прикрыться, спрятать тело от нервного озноба, вцепиться пальцами, вогнать ногти под кожу, возможно даже в следы оставленных на ней тобою синяков. Не знаю, но просто тупо и неподвижно сидеть, слушать одно и принимать от твоих рук совсем иные ласки…

Ты реально веришь во все, что сейчас передо мной озвучивал? Откуда подобная уверенность? Или смысл в силе твоей треклятой власти и настоящих "секс-игрушках"? Ты мог в любую секунду приставить мне реальный нож к горлу, сунуть под нос иск в суд и зачитать эти же самые слова более доходчивым разъяснением. Хотя, кто сказал, что расчесывать мне мокрые волосы — не менее изощренный способ убедить меня в силе твоих угроз? Они же действовали и не менее эффектно, чем вгоняемые под ногти иглы. И я верила… Каждому из этих слов, и тем более тебе, тональности твоему голосу, тому, что ты не шутишь. Мало того. Я чувствовала и куда больше, чем хотела. Я ощущала насколько ты сам верил всему, что говорил, и насколько сильно ты жаждал воплотить любую из запланированных тобою наперед сотни возможных угроз.

Боже, сколько же ты на самом деле ждал этого момента? Сколько рисовал и прокручивал в своем воспаленном воображении… и на скольких тренировался до меня в реале?

— Начнем с первого, думаю, достаточно понятного пункта — твоего дресс-кода в данном месте. А точнее, его полного отсутствия. Здесь ты обязана всегда и при любых обстоятельствах ходить полностью голой или только лишь в тех элементах тематической "одежды", которую я выберу для тебя сам на время той или иной практической сессии (не исключено, что буду одевать тебя в большинстве случаев лично). Спать, есть, возможно "гулять" — всегда и постоянно нагой. И тем более встречать меня. Выбирать одежду для выхода из квартиры будешь тоже только с моего одобрения, но… Одеваться и раздеваться ни здесь и ни в одной из этих комнат. Только в главном фойе, когда уходишь и когда входишь в эту квартиру. С последним мы разберемся более детально чуть позже, а сейчас… Второе, и самое важное, что ты обязана делать, постоянно выполнять и никогда об этом не забывать — носить материальный символ принадлежности своего хозяина. И в данном месте им будет являться специальный ошейник.

Так вот зачем ты с такой тщательностью расчесывал мне волосы, идеально собрав их за моей спиной одной сплошной "волной", так заботливо и аккуратно зачесав все пряди за ушки. Я не успела полностью принять и осмыслить информацию о своей первой обязанности — статусе абсолютно и всегда голой рабыни, как твои ласковые пальцы уже выписывали по моей шее будоражащие узоры совсем иных предстоящих сенсорных ощущений. Ты собирал возможные выбившиеся нити волос мне за спину перед тем как отступить в сторону: вначале к столику трельяжа (чтобы отложить расческу), а после к стеклянным полкам хромированной тележки.

Наверное я и не смогла до этого разглядеть, что находилось на ее столешницах, поскольку на первой полке стояло несколько термических блюд с глухими серебряными крышками, графин со свежим соком и кофейник. Может я сразу наивно решила, что ты привез мне завтрак? И что скрывалось на втором нижнем уровне мне даже не пришло в голову просто глянуть.

Зато сейчас я наблюдала за твоими степенными и невозмутимыми движениями так, словно слово "ошейник" имело совсем иное значение в своем истинном контексте. А может я надеялась, что ты так шутишь? Какой к черту ошейник? Ты не мог говорить об этом настолько серьезно.

Сердце накручивало спринтерские обороты, намереваясь прорваться сквозь щемящую блокаду ребер, пока перед моими глазами мелькали жуткие картинки-файлы из просмотренных мною в интернете видов и форм всевозможных тематических ошейников: кожаных, металлических, с навесными замками, с шипами, заклепками, кольцами… с пристегнутыми поводками или тяжелыми цепями… Еще совсем недавно их образы вызывали в моем теле неадекватную реакцию необъяснимого происхождения — ментоловый озноб по коже с царапающими кристаллами сладкого обморожения на уровне солнечного сплетения. А может это просыпалась забытая на долгое десятилетие черная дыра? И сейчас она не просто активировалась, а буквально взбесилась, вместе с сердцем и всеми перетянутыми в единый болезненный жгут нервными узлами. Высасывала из меня остатки сил… Выбивала четкими аритмичными ударами нещадных кипящих волн по суставам, крыла с головой удушливым саваном ликующей неизбежности.

— Вообще-то, данный предмет и право на его ношение нужно заслужить. Это не просто один из множества тематических атрибутов и уж конечно не элемент шейного украшения. — возможно я и не видела, как ты взял его с нижней полки, с какой неспешностью и ленивой грацией человека, совершавшего подобные действия далеко не в первый раз в своей жизни, но я почувствовала в твоем голосе, в степенном грации твоих просчитанных жестов, насколько серьезно ты воспринимал весь момент происходящего. И ты действительно держал эту вещь в своих расслабленных знающих пальцах обеих рук, как нечто ценное и куда значимое, чем мое недавнее ожерелье из полудрагоценных камней и жемчуга.

Незамысловатая черная полоска из дубленой кожи, при чем матовая, не лакированная, шириной не меньше четырех дюймов (десять сантиметров), довольно толстая (скорей двухслойная) и возможно настолько тугая, что обычными ножницами ее точно не разрежешь. Несколько стальных колец по центру (три не меньше) с едва различимыми "декоративными" элементами из прошитых полос, черных заклепок и… двух соединительных частей какого-то особенного встроенного замка-фиксатора на обоих концах полосы…

Да, это был ошейник. Самый что ни на есть настоящий ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ошейник. И я нисколько не удивлюсь, если ты его сделал специально на заказ, как и выбил на нем свое имя. И теперь ты разворачивался с ним ко мне лицом от тележки, чтобы снова вернуться на прежнее место за моей спиной с весьма определенной целью и намереньем. Вот только на этот раз твое приближение в два неспешных размеренных шага отдавалось в моем теле мощными толчками свихнувшегося сердца.

Я понимала, что лучше отвести глаза в сторону, отвернуться, не держаться за эту гребаную полосу оцепеневшим взглядом. Но это было сильнее меня, подобно неосознанному подкожному рефлексу, обезумевшему желанию… самой прикоснуться к ней пальцами, взять в собственные ладони, прощупать, рассмотреть сблизи с недетским любопытством и жадностью вдоль и поперек. Страх, нездоровое любопытство, твои руки, державшие данный предмет едва не с показательной апатией, твое неумолимое приближение — один из самых убойных коктейлей, который когда-либо прошибал мне мозг буквально на вылет, угрожая приложить меня лицом к полу за считанные секунды. И я не понимала, что со мной. Почему меня не ведет в сторону, не отталкивает иным защитным рефлексом — отшатнуться, отскочить, вжаться спиной в диван или в ближайший угол? Я же прекрасно понимаю и осознаю, для чего ты его несешь ко мне. Тогда откуда это состояние полной парализации с глубокой контузией? Я должна была устроить настоящую истерику, не иначе, сделать все возможное и нереальное, чтобы ты не закончил то, что намеревался проделать со мной в ближайшие пару минут.

— Он имеет большое смысловое и символичное значение, как для Мастера, так и для его нижнего. И ты не просто принимаешь с ним мою власть и полное согласие подчиняться моей воле, он становится частью тебя — именной меткой твоего Хозяина на твоем теле все 24 часа и семь дней в неделю. И могу тебя заверить, для большинства сабмиссивов постоянный ошейник является куда исключительным и весьма значимым предметом его особой связи со своим Топом, чем обручальные кольца для ванильных молодоженов. Я понимаю, для тебя все это слишком необычно, ново, если не дико…

А я не понимаю, почему позволяю тебе это делать с собой?

Опять накрыть своей сминающей тенью, коснуться спины и затылка мягкой сетью своего физического и ментального тепла… оплести мое горло успокаивающим захватом нежных пальцев, вновь рисуя по чувствительной коже метки или невидимые пунктирные линии перед предстоящим срывом в огненные чертоги твоей головокружительной бездны. Ты перекрыл мне доступ кислорода и ток крови в сердечную помпу раньше, чем я успела сообразить, что больше не могу дышать, поскольку отсчитывала собственными надрывными ударами агонизирующего сердца последние секунды перед тотальным слиянием с твоей ненасытной тьмой. И не потому, что я боялась этого долбанного ошейника, меня пронизывало до самого костного мозга твое неприкрытое отношение к нему, то, что ты на самом деле хотел заставить меня прочувствовать с помощью твоих вскрывающих слов, прикосновений рук-пальцев-одержимой-сущности… проникновением под мою кожу запахом-трением-липкой-поверхностью самого ошейника. Не напускной скептицизм, не вынужденное смирение с происходящим, не кратковременную обязанность перед твоими ненасытными демонами, а реальный живой, физический страх-трепет-безысходность. Ты хотел, чтобы я поверила в него… в его силу воздействия на мои тело, разум и желания. И я действительно поверила и ощутила. И только благодаря тебе.

— Но я тебе обещаю… Ты привыкнешь к нему раньше, чем осознаешь и пропустишь через себя весь спектр чувств и смысловой нагрузки, связанных с его ношением. Он не просто будет неотъемлемым элементом твоего статуса в этом месте и в этих комнатах под моей рукой, он станет живой частью тебя самой. Ты будешь его носить постоянно в стенах этого дома, едва ступишь за порог этой квартиры… — она легла на мое горло холодной, будоражащей липкой полосой дубленной кожи, моментально вонзив в рецепторы моей окаменевшей плоти свои глубокие заточенные шипы острого запаха и бездушной удушающей поверхности. Ты еще не оплел ею весь обхват моей шеи, а мне уже казалось, как она скользит и стягивает мой эпидермис снаружи и… изнутри, втягивая своими изголодавшимися порами мое тепло и бешеную пульсацию аорты. — И только я имею право снимать его с тебя. Как и надевать…

Звучный щелчок вшитого внутреннего замка под спокойным давлением твоих натренированных пальцев вонзил в мои шейные позвонки свои невидимые зубья с углубленной фиксацией по всему позвоночному столбу. Боже, я даже не заметила, когда ты убрал мне волосы или вернее, как протянул под ними концы ошейника охватившего мое горло идеальной петлей моей второй новой кожи. Я вообще не понимала, что со мной творилось в эти секунды, только чувствовала, его, тебя, твой вибрирующий голос в перетянутых струнах моего тлеющего сознания… в немеющих волокнах и оголенных ранах моего сорвавшегося со всех тормозов сердца. Это было сильнее меня, сильнее всех моих стертых тобою в невесомую пыль чувств сопротивления. ТЫ был сильнее и знал, что, как и когда делать, чтобы удержать мою растерзанную твоими вымеренными ударами сущность на кончиках своих ласковых пальцев. И я держалась за них, за тебя, за тонкие красные нити моей боли, ужаса и вскрытой уязвимости, которые ты теперь буквально сшивал с плотной кожей этого ошейника с моим телом и лоскутами вспоротого вдоль и поперек разума.

Держала осанку прямой, голову ровно, плечи расправленными и чуть опущенными вниз, пока ты как ни в чем не бывало, как в естественном порядке вещей проворачивал ключ в сердцевине замка ошейника под моим затылком. И он уже душил меня, давил, пульсировал в рецепторах моей воспаленной кожи твоей материализовавшейся тьмой, царапая изнутри трахею, стягивая голосовые связки и выедая черными токсинами часть нейронов шокированного рассудка. Возможно скоро я привыкну, перестану даже чувствовать его присутствие на моем теле, он и в самом деле сольется с моей плотью, с моей сомлевшей сущностью и мной целиком и полностью, но только не сейчас. Не в ускользающие мгновения твоей обострившейся близости, твоих пальцев скользнувших вторым сверхосязаемым ошейником по моему горлу поверх чужеродной кожаной полосы, проникая под ее плотные слои нереальными разливами головокружительных ощущений и обжигающей лихорадки.

Легкий удушающий нажим-давление, и я интуитивно запрокидываю голову назад, на тебя, следую за захватом твоих длинных прошивающих пальцев. Теперь она смотрела и вливалась в меня через твои глаза, через неповторимую смешанную палитру черного и золотого… живого и мертвого. Через совершенные черты твоего божественного лика несокрушимого всевластного мстителя-вседержителя — моего черного палача и персонального реаниматора. И я не смогла бы отвести от нее-тебя собственных глаз даже если бы захотела, сильно-сильно захотела… Ты бы не позволил это сделать. Твои вошедшие на нереальную глубину клинки сминающего взгляда не дали бы закрыть век или расфокусировать зрение.