В любви и боли. Противостояние. Том второй

22
18
20
22
24
26
28
30

Увы, моя девочка, но этим миром всегда правил чистый эгоизм. И я более, чем просто уверен, что последние десять лет с лихвой компенсируют тебе все недостающие годы ознакомления с моими новыми пристрастиями. И если бы я не знал, что ты не справишься со своим новым положением, то не стал бы затевать данной авантюры и впредь.

Я мог нарушить только одно единственное моральное правило — лишить тебя права выбора. Но ведь и ты не спросила меня там в Эшвилле, хотел ли я пережить свой последующий ад без тебя. Ты мне оставила выбор перед тем, как бросить меня?

Прости, что смог стать примерным семьянином только когда понял, что хочу с тобой сделать.

Сложная и неоднозначная ситуация. Я сумел вернуться к нормальной жизни, стать "здоровым" трезвенником, когда окончательно определился в своих истинных желаниях к тебе. Так что этот ошейник ты заслужила по всем показателям моих личных этических норм. И дело не в том, что я не хочу ждать еще четыре года (а то и больше). Наша ситуация никогда не была и не будет стандартной в пределах человеческих представлений о чести, любви, ненависти и возмездии. Понятие "нормальные отношения" никогда уже не станут основой нашего нового союза. У тебя был шанс создать своими хрупкими пальчиками нечто большее, бесценное и в равной степени дорогое нам обоим… но, видимо, тебе лучше сидеть под ошейником и ползать на карачках у моих ног, чем поверить в возможность, что я мог быть для тебя кем-то другим…

* * *

Момент истины?.. Ты наконец-то проснулась?

Тележка с завтраком и твоим эксклюзивным ошейником уже стояла под дверью твоей спальни не меньше часа. Ему только оставалось дождаться, когда же ты откроешь глаза и увидишь, где находишься.

Хотел бы он узнать, что тебе снилось в этот отрезок времени? Говорят, человек запоминает именно самые последние фрагменты из своих глубоких сновидений, перед своим окончательным пробуждением. Но, похоже, тебя скорее взволновала окружающая тебя комната, как и сам факт твоего пребывания в ней. И возвращаться обратно в прерванный сон ты определенно больше не намеревалась.

Странное ощущение, да, Эллис, знать, кто должен войти в эти двери, ждать его, понимать, что никого другого на его месте быть попросту не должно, и все равно так бояться и переживать. И ты совсем не умеешь скрывать своих чувств.

Стоит ему только переступить порог комнаты, пересечь невидимую границу вашего кратковременного разрыва в режиме реального времени, и все мгновенно меняется. Эмоции обостряются, ощущения зашкаливают, сам окружающий воздух с восприятием действительности наполняется чем-то необъяснимым и очень, очень сильным. Или это реальность трещит по швам, ломая свои обыденные стандарты, создавая абсолютно новую структуру вашего обособленного уединения и отрезая от внешнего мира взмахом невидимого скальпеля…

Видеть, слышать и чувствовать совершенно по иному, практически быть уже другой для него, принимая столь очевидную истину своего исключительного становления, как за неотъемлемый элемент вашего окончательного воссоединения.

Ты можешь бояться и дальше, делая бессмысленные попытки закрыться, сжаться, спрятаться, но ты же прекрасно понимаешь, насколько это глупо и беспочвенно. Он все равно вскроет любой твой необоснованный порыв, проникнет глубже, чем просто под кожу или кору головного мозга. Увидит, услышит, прочувствует буквально на молекулярном уровне, предугадает любое из твоих последующих движений, пробежавшихся в расширенных зрачках страхов, путающихся мыслей… вспыхнувших в натянутых нервах нестабильных эмоций. Он уже касается тебя до того, как приблизится, откинет в сторону покрывало и сделает это на физическом уровне: скользнет по твоей коже и ее рецепторам окутывающими нитями самого крепкого в мире ментального кокона, прошивая новыми стежками по еще нетронутым чистым зонам. И он сам не в состоянии объяснить источник столь шокирующего феномена — что же это на самом деле такое. Почему его это так пьянит? И почему ему так ничтожно мало? Едва не до раздраженного скуления/рычания проснувшегося с прежней силой зверя.

Снова вобрать собственными пальцами твою дрожь, без труда определяя ее природу… Удержаться самому во время мощного сердечного толчка о неприступный барьер грудной клетки, позволяя смертельной дозе черного эликсира выжигать изнутри вены, сосуды и глазной нерв. Ослепнуть на короткие мгновения под головокружительными вспышками сильнейшего нейротоксина, но каким-то чудом все-таки устоять. Да, успеть зацепиться именно за тебя, вернее за столь четкие и контрастные узоры его персональных меток, оставленных на твоей коже его руками вчера вечером. При свете дня, да еще и с твоим бодрствующим сознанием и телом, они выглядят совершенно иначе, вызывая самые неадекватные эмоции и желания, едва не до приступа асфиксии. Дотронуться до их горячей поверхности пальцами, пропустить их болезненную пульсацию по собственным нервным окончаниям… возжелать большего, намного большего, чтобы даже ты уловила часть его ликующего безумия на задворках своего тонущего здравого разума. Это не просто следы его обладания и подчиняющей воли, это то, что всецело принадлежит только ему одному, то на что только он имел право — право поощрять, наказывать… убивать и воскрешать.

Его личная вещь. Его собственность. Абсолютно вся.

Да, Эллис, теперь ты знаешь, что это такое и это действительно не сон. Он никогда не шутил, когда говорил, что собирается с тобой сделать и уж тем более не собирается шутить и впредь. И тем более сейчас. Когда тебе приходится осознавать в трезвом уме и ясной памяти свое истинное положение в стенах этого дома. И чем раньше ты примешь данный факт, тем проще тебе будет свыкнуться со своими новыми обязанностями. Пусть ему и нравиться сытиться твоими страхами, нервной дрожью надуманного озноба с болезненной лихорадкой импульсных рефлексов, но тебе действительно нечего бояться. Пока нечего. Пока ты беспрекословно выполняешь все его условия и требования… и пока он не смоет с тебя отпечатки прошедшего десятилетия, оставленных чужими руками и воспоминаниями не о нем. И конечно, он будет это делать не только с помощью горячей воды, мягкой губки и моющих средств. Теперь это станет вашим обязательным ритуалом. И ни одна нежная ласка не останется тобою незамеченной на фоне более нещадных уничижающих слов и будущих ударов телесных наказаний. Он смоет с твоего тела и сознания всех и вся, если будет надо, сдерет с тебя кожу и раскромсает твою память на рваные ошметки, но отныне ты будешь чувствовать только его одного. Слышать, хотеть и ждать… дышать, существовать и жить. Это станет твоей новой молитвой, его имя в твоих устах будет звучать подобно запрещенному господнему имени всуе. Твоя новая мантра, твой немощный зов и плач в темноте. Просыпаться и засыпать только с мыслями и ожиданиями о нем. Все остальное потеряет свой изначальный смысл. ВСЕ. Кроме него и жажды ему принадлежать, быть его вездесущей безликой тенью и послушной преданной рабыней.

Да… смотреть, затаив дыхание в столь исключительные мгновения в его сминающие глаза своими широко раскрытыми от смешанных эмоций и сладких страхов глазками… Разве ты способна сейчас вообразить, что он чувствует, запрокидывая твою головку затылком на себя пока его пальцы обхватывают под твоими скулами и подбородком твое прохладное горлышко, впитывая через пальцы дикую пульсацию твоего трепыхающегося сердечка? Что это на самом деле значит для него? И что доводит уровень его утренней эрекции едва не до крайней точки самопроизвольной эякуляции. Оплетать твою нежную шейку плотной полосой ошейника абсолютной принадлежности своему хозяину. Прописывать по твоему очищенному разуму слова смертельной клятвы вашего нерушимого и столь противоестественного союза.

Сейчас для тебя это слишком дико, где-то за гранью здравого понимания, но даже в эти мгновения ты не в состоянии игнорировать первые проблески совершенно новых для тебя ощущений, смешанных с его мощной ментальной волной, выбивающей на хрен все былые представления (или вернее, ощущения) о естественных нормах жизни.

Да, моя девочка. Сейчас тебе страшно, сейчас ты не понимаешь ровным счетом ничего и тем более столь шокирующие импульсы собственного тела. Но поверь… совсем и очень даже скоро по твоим опухшим складочкам возбужденной киски будут стекать обильными выделениями твои греховные соки только при воспоминании об этом ошейнике. Ты сама будешь рваться сюда, к рукам своего хозяина, млея и спуская при соприкосновении его пальцев и холодной бездушной полоски дубленой кожи к твоему горлышку и надрывному пульсу. Подобные ощущения и желания испытывать их снова и снова прописываются очень быстро. Сумасшедшая, одержимая жажда принадлежать своему Хозяину, чувствовать свою принадлежность ему постоянно и везде на собственной шейке… на скрытых под одеждами метках его телесных ран, в глубине растертой его членом воспаленной вагины, горящей и истекающей все 24 часа в сутки не спадающим возбуждением. Обоюдное, слитое в единое безумие. Чистейшая мания и неизлечимая зависимость. Всегда, где бы ты ни была, о чем бы не думала и чтобы не делала…

Он и сам не ожидал, что это утро закончится почти идеально. Даже момент с твоей рвотой не смог до конца омрачить последние минуты вашего первого совместного дня.

Ты хоть немного об этом задумывалась, Эллис? То, что это было ваше самое первое утро по прошествии целых десяти лет, когда вы просыпались практически вместе в квартире, где кроме вас больше никого не было? Разве что в разных комнатах и постелях. Но кто тебе в этом был виноват, милая? Прошедшие годы не вернуть, как и все те дни, которые ты могла начинать с пробуждения в его объятиях. Сколько их должно было быть? Сотни? Тысячи?.. И какой самый первый? В Эшвилле?..

Было время, когда только за одно то утро он готов был перерезать себе сонную артерию. Отдать все что у него тогда было и что могло бы быть только за эту ничтожную возможность — проснуться с тобой в своих руках…