В любви и боли. Противостояние. Том второй

22
18
20
22
24
26
28
30

— Эллис.

— Да, Мастер, — чуть натянутым, звонким голоском, едва подавив слабую дрожь в пережатых голосовых связках.

Не совсем то, что он хотел услышать, но хоть что-то… Хотя ноток прежнего скептицизма определенно больше не проскальзывает. Всего вторые сутки, а ты уже не ищешь спасительных тросов в его прикосновениях и не замираешь в ожидании свершения долгожданного чуда.

Ты права, моя девочка, чем раньше ты поймешь, что это не игра и никаких бонусных поблажек за твои прошлые подвиги тебе не светит, тем легче и быстрее ты свыкнешься со своим нынешним положением. Это же совсем не сложно, верно ведь? Встречать своего Хозяина, как и должно твоему истинному статусу, на коленях, в позе покорности номер один, глазами в пол. Пусть еще с непривычки сжимаясь и сдерживая нервную дрожь в натянутых нервах всего тела. Аналитический разум рефлекторно сопротивляется, конфликтует с инстинктами организма и подсознательными желаниями, реагируя на присутствие и близость своего Хозяина шокирующими ощущениями со столь глубокими и нереальными проникновениями под кожу…

Не стоит, Эллис, не противься. Ты же знаешь, что это неизбежно. И ты не можешь заблокировать то, что является твоей врожденной сущностью, чем являешься ты сама. Эту реакцию ничем не перекроешь и не остановишь. Ты и сама этого хочешь. Оно уже вливается в твои вены животворящим энергетиком, питает твою кровь и обострившиеся чувства циклическим током распускающегося безумия — вашей обоюдной одержимостью… вашей уникальной воскресшей вселенной. Она сильнее с каждым новым днем, с каждым пройденным в этих стенах часом, с каждым упрямым ударом твоего отчаянного сердечка. И ты уже сама не понимаешь, как тебе удавалось все эти годы жить без этого, без ее горящего в твоих жилах источника твоего истинного бытия… без его рук, его силы и тепла, без его дыхания, стимулирующего эти энергетические разряды с жаждой исчезнуть в нем навечно. Утонуть, захлебнуться, окончательно раствориться в его защитном коконе, в его ядовитых вязких топях кроваво-черной любви.

И этого ты и боишься больше всего — потеряться. Не понимая до конца, чего же ты хочешь больше всего и что для тебя благо — физические наказания, животное похотливое возбуждение или поощрение в ласковых словах и прикосновениях? Все имеет свою цену, даже чувственная нежность, и ты прекрасно это знаешь, потому что именно тебе придется за все это расплачиваться собственной болью, слезами и ожившими кошмарами своих самых запредельных страхов.

— Умница. — да, моя девочка… я вижу… более того, я это чувствую и куда сильнее, чем ты можешь себе такое вообразить. Я все чувствую. Когда, как и от чего тебе больно. Ведь я сам этого хотел… ХОЧУ.

Вторые сутки подходят к своему логическому завершению. Как он и предвидел, тебе хватило и одной дозы успокоительного. Организм подстраивается быстро, ищет спасительные резервы дополнительных сил на преодоление выбивающих стрессов. Еще немного, и ты сама будешь удивляться, отчего и почему тебя так до этого ломало и выворачивало наизнанку. И что в логове зверя совсем даже не страшно, как казалось и рисовалось ранее в твоем не в меру богатом воображении. Совсем даже наоборот, нужно лишь чуточку привыкнуть, подстроиться, ощутить то самое забытое защитное тепло, которого ты была лишена все эти годы: психофизическое слияние тела и сознания с принятием столь банальной и очевидной истиной — ты дома. Ты наконец-то там, где и должна быть. И тебе больше не надо убегать, прятаться, скрываться, ни от него, ни от себя, ни от вас обоих. И тем более притворяться тем, кем ты никогда не была… Какой-то Алисией Людвидж?

Нет, Эллис. Ею ты могла прикидываться перед кем-то другим. Для него ты навсегда будешь только Эллис — его Эллис. И особенно здесь. Скоро ты окончательно это поймешь и осознаешь, а самое главное, почувствуешь долгожданное облегчение. Так и бывает, когда не приходиться заниматься постоянным самообманом и тебе впервые есть куда возвращаться с непреодолимой тягой к этому месту, к конкретному человеку… под его руку и под его ошейник неоспоримой принадлежности.

Понимаю, по началу всегда сложно. Я тоже когда-то очень сильно противился рвущейся из меня тьме. И мне понадобилось куда больше времени, чтобы это понять и каким-то немыслимым образом совместить свою природную сущность со здоровым скептицизмом. Возможно, в этом и заключается вся сложность нашей с тобой нестандартной ситуации — я не отношусь к Теме с благоговейным трепетом религиозного фанатика, для меня она всего лишь средство, орудие, с помощью которого мне удается на какое-то время накормить своих далеко неспящих демонов до сыта и не позволить им тебя разорвать прежде, чем ты успеешь произнести волшебное стоп-слово. Я не увлекаюсь ею ради удовлетворения своих извращенных фантазий и низменных пристрастий. Если говорить на чистоту, для меня самой больной и отравляющей зависимостью была лишь одна сверхнездоровая хроническая привычка — ТЫ. И она реально чуть было меня когда-то не убила. Но именно она заставила меня и выжить. Я совместил в одно целое то, от чего когда-то так надеялся тебя уберечь — свою смертельную боль, одержимость тобою и жажду видеть тебя ползающую у своих ног.

Не буду врать, я всегда хотел обладать тобою, даже десять лет назад. Только тогда я готов был тебя слушать (более того, даже желал этого, как никогда и никого другого), держать у сердца каждое мгновение, носить на руках, умирать в этой сладкой агонии долгожданной близости и не бояться принимать ее спасительный яд из твоих пальчиков и губ снова и снова, до скончания вечности. Тогда, ради счастливой и влюбленной улыбки в твоих глазах, обращенных в меня, я готов был пойти на все, даже на убийство… Сейчас… Разница в том, что я готов пойти на все, только чтобы ты прочувствовала в полную меру всю тяжесть нашей обоюдной потери, то что было навсегда и безвозвратно утеряно для обоих и только лишь по принятому ТОБОЮ решению. Поэтому прости заранее, если поначалу будет тяжело и некомфортно. Ведь любая операция с хирургическим вмешательством не может пройти абсолютно безболезненно. Боль настигнет в любом случае, особенно когда полностью сойдет действие анестезии…

Думаешь, я хочу ампутировать твои конечности, выпотрошить, набить содержимым непонятного тебе происхождения, сделав из тебя куклу для своих личных утех и садистских забав? Ты и вправду могла допустить в свою гениальную головку подобные дикие мысли? А ты не думала, что все эти годы ты не просто бегала от меня и себя, что ты сознательно зашивалась от всех, всего и каждого, теряя из года в год каплю за каплей своей сущности, свое истинное лицо и то, что на самом деле делало тебя свободной и неуязвимой? Сколько бы ты еще так продержалась, пока оно не разорвало тебя изнутри или не превратило в бездушное существо с умертвленными чувствами и атрофированными желаниями?

И, да, мне придется сделать нечто невозможное, крайне для тебя шокирующее и несовместимое с жизнью… через столько лет попробовать выпустить это из тебя. Распороть скальпелем каждый шов и сросшийся с нервами узел твоих наслоенных один на один самовнушений и самообманов, разрезать на живую кожу по лопаткам, вдоль позвоночника, высвободить на волю рудиментарные остатки того, что когда-то могло стать трехметровым размахом твоих крыльев… Может, попроси ты об этом сама, я бы и попытался хоть немного облегчить тебе страдания, но, увы, не сейчас, когда уже слишком поздно, а я сам до безумия хочу наблюдать, как ты будешь истекать в моих руках кровью и умолять о реальной физической боли… о реальной смерти…

Поздно, Эллис, слишком поздно… Выхода больше нет… ни для кого из нас… Эта машина смерти уже запущена и далеко не моей рукой…

* * *

Сегодня просыпаться было уже не так страшно? Ожидание не казалось таким убийственным, его приход не резал окружающий воздух и по болевым узлам своей неминуемой необратимостью? Новый ритуал твоей новой жизни не вспарывал кожу и нервные окончания выбивающей дрожью, не заглушал чувствительность пережитых прикосновений его пальцев, голоса и скользящего савана его удушливой тени? Ты уже не боялась хотеть большего… ждать и надеяться на большее?

Ничего, Эллис. Скоро ты научишься, это совсем не сложно — жить ради прихотей и удовлетворения "слабостей" своего Хозяина, вслушиваться с немощным трепетом и замиранием безвольного сердечка в звук его приближающихся шагов или мечтая их слушать постоянно, желая их услышать больше всего на свете. Главное, что ты уже осознала, насколько беспочвенны все твои вчерашние страхи, и ты почти готова к очередной ступени своего нового становления.

— А я могу сегодня позвонить или… поработать? — ты даже рискнула впервые за столь недолгое время задать один из мучавших тебя вопросов, завуалировав свою проснувшуюся смелость очаровательной скромностью смущенной школьницы.

— Смотря, кому ты собираешься звонить и над чем работать. — он не стал сдерживать улыбки, как и удивляться твоей способности так чувствовать развитие будущих и самых ближайших событий.

Сегодня он как раз собирался выделить тебе несколько часов после обеда, чтобы ты связалась со своей секретаршей перед завтрашним выходом на работу, возможно сделала еще несколько особо для тебя важных звонков своим ближайшим родственникам (или с кем ты там привыкла тесно общаться все эти годы?). Проверила электронную почту, просмотрела рабочий график… познакомилась со второй частью своих новых апартаментов — комнатой-кабинетом, совмещенной с гардеробной, где теперь находились все привезенные тобой с багажом из Карлбриджа вещи, включая часть корпусной мебели (стеллажи, книжный шкаф и даже твой рабочий стол с твоим рабочим креслом), личную библиотеку с личным орг. оборудованием твоей домашней фотомастерской, которые ты заранее упаковала на своей квартире перед отъездом в Леонбург, но почему-то забыла связаться с фирмой занимающейся междугородними транспортировками для их дальнейшей перевозки на твое новое место жительства.

— Мне надо проверить, кто звонил мне за… прошедшие сутки. Но я оставила свой смартфон в гостинице… как ты просил. — смущение почти на грани кокетливой игры от краснеющей скромницы с естественным здоровым румянцем на нежных щечках и припухших поджимающихся губках.